Пикник на Аппалачской тропе
Шрифт:
Не раз в таких случаях вспоминал я рассказ Лескова «Левша», особенно ту его часть, в которой описывается, что случилось с Левшой после того, как он вернулся из Англии. Очень уж соответствовало тому, что обычно испытывал я после возвращения из длительных загранкомандировок.
Я ведь начал регулярно ездить в США примерно с 1975 года: неделя по дороге в Антарктиду, чтобы присоединиться к американской антарктической экспедиции, неделя-другая по дороге обратно. Обычный маршрут был такой: Москва — Вашингтон (тогда еще наши самолеты летали в столицу США) — город Линкольн в штате Небраска (там помещался штаб Проекта исследований шельфового ледника Росса) — Лос-Анджелес (оттуда самолеты американской антарктической экспедиции отправлялись в полет на шестой континент с остановками на Гавайских
Начало этим поездкам было положено в самый разгар того, что за границей получило название «дитанд», а у нас — «разрядка». Очень легко было тогда работать с американцами; все они были полны энтузиазма в придумывании и разработке планов осуществления самых разных совместных американо-советских проектов. Полон был такими проектами и КРРЕЛ. Но время шло, письма летели через океан и с громадным запозданием приходили обратно, а часто и вообще не приходили. Правда, делегации американских ученых летали в СССР и делегации советских ученых прилетали в Америку, жали друг другу руки, подписывали соглашения. Лились рекой водка и виски: «Мир — дружба! Мир — дружба!» И так продолжалось бы бесконечно, но однажды, как рассказывал мне потом Ассмус, американская сторона почувствовала, что надо что-то предпринять, — проекты совместных работ не двигаются. Ведь те большие ученые, которые приезжали с делегациями, действительно были большими учеными и в большинстве своем хорошими людьми, но они сами, своими руками, уже давно ничего не делали, а только руководили и организовывали! Поэтому и проекты их никак не выходили из стадии общих разговоров. А до непосредственно работающих ученых, которых в Америке ждали, дело не доходило.
Наша совместная с американцами работа на шельфовом леднике Росса и связанные с этим поездки и работа в США были, к сожалению, редким исключением, связанным с тем, что работа наша оказалась в стороне от больших официальных программ, которые все согласовывались и уточнялись, а дело живое не двигалось с мертвой точки. Поэтому я, как и каждый советский ученый, кто в середине семидесятых годов работал в США или в других местах, но с американцами, часто чувствовал себя в роли разборчивой невесты. Американцы соблазняли меня приятными обещаниями, масштабами сотрудничества, предлагали расширить совместные исследования даже за их деньги. А я лишь улыбался в ответ, так как реальных возможностей расширить это сотрудничество у меня не было. И удивительным было То, что я не беспокоился об этом. В то время нам, русским, все прощалось: и опоздание с ответом на письма, и вообще отсутствие таких ответов. И вот во время моей поездки в американскую экспедицию в 1978 году я впервые почувствовал изменение в отношениях. Наверное, то же чувствует капризная невеста, когда от нее отворачиваются женихи. С теми, с кем я много и раньше работал, все было по-прежнему, но с новыми знакомыми было уже иначе. Никто теперь уже не говорил мне, что русские и американцы похожи друг на друга. Наоборот, то, что раньше казалось им схожими чертами, теперь трактовалось как признак различия. На разборчивую невесту никто уже не хотел смотреть.
А ведь несколько лет назад, в мой первый визит в КРРЕЛ, все было по-другому. Казалось иногда, что даже наши отношения в Арктике вот-вот улучшатся…
Я уже собирался улететь домой в Москву после первого моего визита в КРРЕЛ и ходил по знакомым и коллегам, прощался. Зашел я, конечно, и к директору института. Кроме Луи в его большом кабинете с длинным столом для заседаний сидел лишь Андрей Владимирович. Луи встал со своего места и, широко раскинув руки, пошел мне навстречу. В глаза бросилось, что Луи был в форме: серо-зеленый форменный пиджак с вышитыми золотыми шахматными турами на рукавах — знаком различия инженерных войск — и с двумя рядами ленточек каких-то наград на груди. Бросились в глаза и непривычные для глаза шелковые ленты широких черных лампасов на светлых брюках и лакированные черные ботинки… Луи был какой-то далекий, чужой в этой одежде.
— Доброе утро, Игор, мы хотели, с тобой попрощаться, пожелать счастливого пути…
На столе лежала большая карта Арктики, точнее, часть ее с Чукоткой, Беринговым проливом и Западной Аляской…
Поговорили о науке, о ее практическом значении, в о том, как американцы собираются танкерами возить нефть от берегов Аляски на юг через Берингово море и Берингов пролив, о том, как важно в этой связи знать ледовый режим неспокойного Берингова пролива, о том, что задача прогноза ледовых условий ложится на КРРЕЛ. В разговор вступил Ассмус:
— Игорь Алексеевич, посмотрите на эту карту. Вот Берингов пролив. С одной стороны его — вы. С другой — мы. В середине пролива есть два острова, это острова Диомида. Один из них — Большой Диомид — принадлежит вам, другой — Малый Диомид — нам. Вот здесь, на вашем острове, стоят пункты вашего наблюдения за нами, а вот тут — наши наблюдательные пункты. Здесь у нас живет несколько человек, стоит маленькая радиолокационная установка. Так вот, мы хотели бы установить рядом еще одну, более мощную станцию для постоянного наблюдения за льдами во всем проливе. Но ведь сейчас идет процесс разрядки, и если мы начнем строить в это время новые станции на границе с Россией — вы поднимете шум, и будете правы. Поэтому мы решили сделать вам предложение: мы построим на одном из этих островов, вашем или нашем, радиолокационную станцию, а обслуживать ее будет смешанная американо-советская команда. Тогда у вас не будет оснований не доверять нам. Как бы это было здорово! Мы бы открыли новую эру отношений между нашими странами в Арктике, эру сотрудничества и дружбы, как в вашей любимой Антарктиде. Но для этого нужно получить согласие с вашей стороны. Могли бы вы нам помочь?
— Конечно, это было бы прекрасно, но что могу сделать я — простой ученый?
— А вы расскажите о наших планах кому-нибудь из начальства, узнайте их реакцию. Если она будет положительной, то мы тут же приступим к работе.
— Если бы я и поговорил с кем-нибудь, это был бы слишком низкий уровень. Хотя я могу написать о вашем предложении в официальном отчете и пустить его на волю начальства…
Разговор был для меня необычный. Я чувствовал, что надо взвешивать и продумывать каждое слово.
— А почему вы сами не обратитесь прямо к нашему правительству? — спросил я.
— А потому, Игор, что нам могут не разрешить это сделать. Ведь в наших ведомствах есть большие силы, которые против контактов с СССР. И если там скажут «нет», мы уже не сможем делать то, что делаем сейчас. У этих противников один аргумент: «Русские все равно не согласятся…» Но если бы мы могли точно знать, что «русские согласны», это могло бы перевесить чашу весов…
— Хорошо, — решился я. — Когда вернусь в Вашингтон, расскажу об этом в нашем посольстве, а когда приеду в Москву — в Академии наук.
В тот же день я приехал в Вашингтон, а на другое утро уже сидел в заставленной письменными столами комнате на первом этаже посольства. Знакомые ребята из отдела науки, знакомая обстановка. Я уже бывал здесь в предыдущие приезды.
— Здравствуйте, откуда вы и куда… Расскажите, какая цель вашего приезда, как идут дела… Распишитесь в посещении… Не нужна ли наша помощь, совет…
И тут я попросил встречи с кем-нибудь из начальства. Им оказался советник посольства по науке. Невысокий, живой, с быстрыми глазами и движениями, доброжелательный, улыбающийся человек твердо пожал мне руку.
— Чем могу быть полезен? Вы хотели со мной поговорить?
Я представился, рассказал о КРРЕЛ, об Антарктиде, о желании совместных исследований в Арктике.
Когда я кончил, мой приветливый хозяин перестал улыбаться, внимательно посмотрел на меня.
— Объясните, почему они обратились к вам, а не к другому с этим предложением?
Вопрос застал меня врасплох. Я никогда не думал об этом.
— Почему? Ну… мы же работали вместе, дружим много лет. Да, собственно, у них там, кроме меня, никого из наших и не было в последнее время, а потом…