Пикник на Аппалачской тропе
Шрифт:
По дороге остановились пообедать в доме у Джекобса. Он женился года четыре назад и купил дом на самом берегу реки Гудзон, в маленькой деревне милях в двадцати от Нью-Йорка и в трех милях от обсерватории. Кругом — необозримые леса из могучих вековых деревьев, и к Стену из обсерватории можно пройти пешком, но это будет почти час ходьбы через лес, похожий на лес на южном склоне нашей крымской яйлы. Дом Джекобса напоминает корабль: фасадная сторона его выходит на реку и обнесена открытой террасой, нависающей над водой. Даже вечером было так тепло, что сидели на террасе, слушали шум волн, смотрели на далекие огни на той стороне могучей реки. Почему-то по ней совсем не плывут
Поздно вечером Стен привез меня наконец к себе домой, в двухэтажный особняк среди парка. Под ковриком лежал запечатанный конверт «Доктору Зотикову». В нем — ключи и инструкция, как ими пользоваться и где помещается моя комната.
Живу на втором этаже изысканного, похожего на музей здания, где жила когда-то та самая госпожа Ламонт. На втором этаже этого здания есть большая квартира — пять комнат и кухня с плитой и набором посуды. Одна из комнат с телефоном и телевизором с кабельным вводом — моя. Утром проснулся — запах цветов в открытые окна, щебечут птицы.
Весна в имении госпожи Ламонт
«Побольше ешь сыра на вечеринке». Чернорабочий Попов. Странные цветы. Рыба «шед», которая заходит в Гудзон раз в год. Как представляет тайгу американец. Об экономии продуктов. Немного Нью-Йорка. Разговор с Москвой…
21 апреля, понедельник.Уже половина первого ночи, закончился десятый день моего приезда в Америку. С утра до вечера сидел за рабочим столом — читал отчеты, звонил в разные места: в Вашингтон — Дику Камеруну (он в отпуске и вернется через неделю); Чету Лангвею — в Буффало (его нет на месте, не оказалось на месте и его секретаря — Су).
Вокруг — сплошной лес, а у меня не оказалось продуктов ни на завтрак, ни на обед. Да и бритву свою я забыл в Боулдере. Поэтому надо срочно ехать в универсам. Но, как нарочно, у Стена сломалась машина. Он сдал ее в ремонт, а сам ездит на работу вместе с соседом. В обед Стен еще надеялся, что кто-нибудь отвезет меня в торговый центр, который отсюда милях в семи. Но «кто-нибудь» не подвернулся, зато мы со Стеном были приглашены на «парти», то есть небольшой вечер в одном из залов обсерватории. Ребята все незнакомые, еды на столах — только сыр и хрустящие хлебцы. Но Стен оптимистически посоветовал:
— Побольше ешь сыра на вечеринке, тогда можно не ужинать.
Я так и сделал. Весь вечер после вечеринки сидел дома, смотрел телевизор. Решил на будущее смотреть телевизор поменьше. Несмотря на «комершиал», то есть рекламу, которая досадно перебивает передачи, все было интересно: за один вечер видел и посадку «Шатла», и войну в Никарагуа, и кадры отступления американской армии из Вьетнама, и кадры, показывающие наше Ленинградское шоссе, то место, где мы остановили немцев (очень доброжелательно), и певцов, таких, как Френк Синатра, Кони Френсис, Пол Маккартни. Буквально силой заставил себя выключить телевизор, ведь завтра на работу.
Основное новое впечатление от Америки — почти никто не курит и очень-очень мало пьют.
Какое-то странное напряжение у меня последние дни: будто боюсь чего-то, но не пойму — чего?
22 апреля, вторник, вечер.С утра снова работал в своем офисе. Часов в одиннадцать раздался телефонный звонок:
— Здравствуйте, меня зовут Николай Иванович, я русский, на пенсии, живу близко, всего в трех домах от профессора Стенли Джекобса. Профессор сказал, что он ищет для вас машину, чтобы вы съездили в ближайший магазин и купили себе продукты. Я — старый человек, и у меня много свободного времени. Я с удовольствием помогу соотечественнику. Располагайте мной.
— О'кей. Держите линию. Я на минуту отойду. — Захожу в другую комнату к Стену. — Там звонит какой-то пенсионер, русский, по поводу магазина, ты знаешь его?
— Да, Игор, я просил его помочь с машиной. Мы соседи много лет.
Бегу к телефону:
— Простите, Николай Иванович. Я готов с вами съездить в мой ланч-тайм. Что, если мы встретимся в пять минут первого у входа в Ламонт? Меня зовут Игорь Алексеевич.
— Как хорошо, что вы не назвали себя только по имени. Ведь мы, русские, должны не забывать своего отчества. Я буду в назначенное вами время. Вы легко узнаете меня. Я езжу в самом старом в городе сером «фольксвагене».
Через час я уже садился в машину с протертыми креслами, застеленными какой-то тряпкой.
— Извините, Игорь Алексеевич, у меня собаки очень запачкали кресла. Мы с женой привыкли к этому, а вам лучше сесть на покрывало. Мы так редко видим гостей в нашей машине, да и дома тоже. Ведь все живут здесь так одиноко, а дети выросли и живут отдельно. За последний год удалось посидеть за столом с рюмкой только один раз.
Крепкий седой широкоплечий человек в белой, но грязной на рукавах куртке крепко держит руль. Лет ему, наверное, за семьдесят, но он совсем не выглядит стариком.
— Коротаю время, занимаюсь филателией. Всепоглощающая страсть! Но требует много денег. Конечно, лучше коллекционировать красивых женщин, но это стоит еще дороже, — смеется он.
Пока доехали до супермаркета, он уже рассказал мне свою историю. Война, плен, концлагерь: Победа застала в Западной Германии. В 1951 году эмигрировал в США, начал работать чернорабочим.
— Вот так и проработал чернорабочим всю жизнь, — спокойно улыбается он, смачно, с удовольствием произнося слово «чернорабочий». — Троих детей вырастил. Один — тоже чернорабочий, как и я, второй кончил университет, работает в банке; дочь, младшая, тоже ушла из дома. Работает на маленькой швейной фабрике. Но хорошо, что все живут недалеко, не больше чем в часе езды. А вы чем занимаетесь? — неожиданно спрашивает он.
Я начал было рассказывать ему о своих делах, но он перебил:
— Не надо, я ничего в этом не понимаю.
— Ну, как дела в Америке? — спрашиваю я, понимая, что вопрос этот слишком общий.
— О, бедные становятся еще беднее, а богатые богатеют. Это так заметно стало в последнее время. Особенно в Нью-Йорке, в этом ужасном городе. Там сейчас сносятся многие бедные кварталы, а на их месте строятся небоскребы с квартирами за сто и двести тысяч долларов. И все куда-то спешат, живут в долг, в долг, в долг. Вся страна живет в долг. А мне страшно за своих внуков. Ах, Америка, Америка. Она живет, как весь западный мир, по принципу Людовика Четырнадцатого: после нас хоть потоп. А ведь мы, русские, наполовину восточные люди, а восточная философия, в отличие от западной, — это философия не сегодняшнего дня, а завтрашнего. Сегодня — ничто. Завтра! Вот о чем надо думать. И Москва думает, всегда так думала. Недаром называется Третьим Римом…