Пилигримы проклятых земель
Шрифт:
– Такс-с… – сказал я, обращаясь то ли к БТРу, то ли к самому себе. – Воевать тебе, братишка, будет сложновато. Давай теперь посмотрим, сможешь ли ты вообще сделать хоть шаг.
Я так и сказал «шаг», и меня услышали. Правда совсем не БТР, а Главный, который в этот самый момент показался из люка. Сперва ханх наморщил лоб, пытаясь понять о ком это я, но затем его, видать, осенило:
– У Фомина не нога, а рука сломана. Правая. Мы тут уже и шину наложили.
– Мне бы тоже не мешало какую-никакую повязочку, – я поглядел на свои разбитые пальцы.
– Сделаем.
Ханх
– Вы там с Ипатичем дверь разблокируйте. А то мы тут все сплошь калеч убогая, заколебаемся через люки лазать.
Главный бросил быстрый взгляд на жалкие останки уникального детища НПО «Молния» и, ничего не сказав, но с глубоким прискорбием на лице кивнул.
Пока мои помощники копались внутри, я помогал им снаружи. Для того чтобы правая боковая бронедверь открылась, следовало демонтировать пару разбитых, но все еще крепко держащихся блоков. Делать это правильно с помощью отвертки и гаечных ключей, времени естественно не было, и я просто отстрелил крепления двумя одиночными выстрелами, а затем при помощи подбежавшего на шум Нестерова отодрал мертвую аппаратуру от брони. Створки двери распахнулись почти сразу же. Верхняя откинулась влево, а нижняя опустилась, превращаясь в выдвинутую за линию колес подножку. В бледном свете, сочащимся сквозь пролом в стене, я заметил, что на ней поблескивают красные пятна. Кровь, конечно же это была кровь.
Я только подумал о погибшем мотострелке, как в дверном проеме показался Серебрянцев. Он как-то уж очень робко, словно стыдясь своего поступка, попросил:
– Товарищ полковник, помогите пожалуйста. Надо бы тело вынести. А то уж больно крови много.
– Давайте, мы примем.
Я хотел встать на подножку, но Нестеров меня отпихнул.
– Я сделаю. Куда тебе с одной-то рукой.
Тут конечно Анатолий перегнул. Рука, слава богу, у меня была цела, только пальцы… Но спорить я все же не стал.
Стоя рядом, я наблюдал как выносят Петровича. Только сейчас на свету стало понятно, откуда взялось столько крови. Охранник Фомина не просто свернул себе шею, он еще и умудрился обзавестись солидной дырой в затылке.
– Это он в башне чем-то приложился, – когда мотострелка положили на пол, Пашка высказал свое мнение.
– Похоже, – согласился Нестеров. – В момент удара он голову из башни выдернуть не успел, вот и получил. А могло вообще башку оторвать.
Труп Петровича лежал буквально рядом с останками мерзкой твари, которую я подстрелил. От такого соседства мне сделалось как-то не по себе. Было в этом что-то неправильное, противоречащее всему тому человеческому, что в нас еще уцелело. Цирк-зоопарк, ведь тела наших товарищей это не гумус и не падаль, которую можно оставить на растерзание диким, вечно голодным тварям.
– Похоронить надо.
Слова Фомина оказались созвучными моим мыслям. Он стоял рядом. Лицо старосты Рынка казалось приобрело пепельно-серый оттенок. Широко открытыми, но пустыми глазами он глядел на труп своего человека.
– Наружу никто не пойдет! – категорично заявил Нестеров. – Скоро сюда зверье и без приманки сползаться станет.
– Его надо
– Похороним, обязательно похороним, – я не столько урегулировал конфликт, сколько выполнял свой долг перед погибшим товарищем.
– Где? Как? – Главный огляделся по сторонам.
– Вон, у подполковника спросите, – я кивнул в сторону приближающегося Загребельного.
– Вы чего встали? – на лице бывшего командира Красногорского спецназа было заглавными буквами написано нешуточное неудовольствие. – Ждете пока нас тут всех прикончат? А ну, разлетелись по периметру! Павел, дуй к сестре, я ее у пролома поставил. Майор, а ты…
– Нам Санька похоронить надо бы.
Фомин произнес это довольно тихо, но Леший сразу же заткнулся. Наверное подействовало это непривычно мягкое, сказанное словно о маленьком ребенке, «Санек», и тут же, как обухом по голове, как солью на рану «похоронить».
– Похоронить… – чекист поглядел на распростертое на грязном бетоне тело. – Что ж, давайте похороним. Бочек здесь навалом.
Если слова Загребельного у кого-то и вызвали удивление, то только не у меня. Я прекрасно помнил, как Андрюха как-то давно, еще в Красногорске сказал: «Железная бочка – это сейчас самый лучший гроб».
Почти целую минуту в воздухе висела мертвая тишина. Каждый понимал, что Леший предлагает что-то бесспорно разумное, но вместе с тем и противоестественное, отдающее жутковатым холодком. Бочка… Кто из нас хотел бы найти свое последнее пристанище в стальной бочке?
– Из бочки его не выколупают, – Леший ответил на полдюжины вопросительных взглядов. – А так сожрут, и следа не останется.
– Подполковник прав, – срочно требовалось сдвинуть дело с мертвой точки, побороть нерешительность людей. – Так что взяли, мужики.
Я наклонился и здоровой рукой уцепился за запястье мотострелка. Мне принялись помогать Нестеров, Главный и как ни странно Фомин. Банкир словно забыл о своей сломанной руке и тянул тело погибшего майора с каким-то тупым остервенением и обреченностью, будто сейчас это было самое главное, чуть ли не долг всей его жизни.
Леший и Пашка нас прикрывали. Но, слава богу, на этот раз их защита не понадобилась и погребальная процессия без проблем дотащилась до двух зеленых, кое-где взявшихся первой ржавчиной двухсотлитровых бочек, на которых были нарисованы весьма абстрактные ромашки. Андрюха сбил крышку с одной из них.
– Порядок, – он колупнул ножом слежавшуюся грязно-белую смесь. – Гранулы. То ли гербициды, то ли пестициды, то ли удобрения какие.
– Подойдет? – робко осведомился Пашка.
– Нам подойдет, а ему уже все равно, – Леший с каменным лицом еще раз поглядел на труп, поразмыслил чуток, а потом добавил: – Вот что, пожалуй разгрузку с него снимем… и ботинки тоже. Вещи хорошие, пригодятся. Вон Даниил Ипатиевич почти босой.
– Нет-нет, что вы, Андрей Кириллович, не надо, – старик протестующее замахал руками. – Я и так… Я привык.