Пилигримы
Шрифт:
Все-таки Филипп оказался прав. Годы не изменили Базиля Гаста. И в море Балтийском он оставался все тем же разбойником, наводившим ужас на средиземноморские города. А оскалу его клыков, вдруг проступившему в сгущающихся сумерках, мог бы позавидовать любой хищник. Волк вышел на охоту, и то, что он называл себя Белым, а не Серым не имело для его жертв ни малейшего значения.
Последние пятнадцать лет не были в жизни Герхарда де Лаваля самыми счастливыми. Участие в безумном мятеже, затеянном хитроумной Жозефиной де Мондидье в Триполи на деньги атабека Зенги, поставила жирный крест на его спокойной жизни в Святой Земле. Если бы Герхарда схватили, то призом за служение прекрасной даме стала бы для него пеньковая веревка. Убийства графа Понса ему бы не простили никогда. По слухам всесильный сенешаль ордена тамплиеров Ролан де Бове назначил немалую награду за голову опального шевалье. Что, безусловно, льстило самолюбию Герхарда, но ставило его в практически безвыходное положение. У сенешаля были свои осведомители и в землях мусульман, и в Византии. По следу Лаваля шел неутомимый Филипп де Руси, один из самых умных, наглых и цепких владетелей Святой Земли, располагавший к тому же немалыми средствами. Тягаться с ним нищему анжуйскому шевалье, не имеющему высоких покровителей, было бы смертельно опасно. Далеко не сразу, но до Лаваля все-таки дошло, что если ему и суждено найти заботливого хозяина, то только в Европе. А еще лучше в Германии, князья которой вели бесконечные
Епископ Дитмар с упоением принялся за дело, которое считал едва ли не самым главным в своей жизни. Почему этому худому долговязому человеку с редкими темными волосами вокруг выбритого темени так хотелось облагодетельствовать славян, приведя их в стадо Христово, Герхард мог только догадываться. Сам он жаждал только одного – золота. Деньги могли помочь ему выбраться из незавидного положения, в которое он угодил отчасти по легкомыслию, но большей частью благодаря проискам своих врагов. Город Любек ему понравился, прежде всего, обильным торгом и достатком жителей, по преимуществу, кстати, славян. Людей, как успел заметить Герхард, гостеприимных и добродушных. Епископ Дитмар, правда, подозревал их в ереси и даже сношениях с сатанинскими силами в лице здешних богов, но широко мыслящий шевалье де Лаваль вовсе не считал склонность к иной вере самым крупным человеческим недостатком. Жизнь научила его искать друзей там, где остальные ищут только врагов. Он довольно быстро нашел общий язык не только со славянскими, но и с иудейскими купцами, заполонившими в последнее время город. Чем, кажется, удивил епископа Герхарда, не ожидавшего, видимо, найти в отчаянном рубаке столь тонкого переговорщика. Собственно, иудеи боялись только одного, что их опять начнут бить, как это случилось во время первого крестового похода, когда обезумевшие фанатики вырезали целые еврейские общины на берегах Рейна. В благословенной Вагрии, совсем недавно приобщенной к христианской вере, о крестовом походе имели смутное представление, а потому равнодушно смотрели на пришельцев, ищущих спасения не столько душ, сколько тел. Герхард пустил в ход все свое природное обаяние и сумел договориться с купцами, как славянами, так и иудеями. Продовольствие и снаряжение покупалось по весьма сходной цене, чем прижимистый Дитмар остался, кажется, доволен. А то, что часть выделенных средств прилипла к его рукам, Лаваль, разумеется, скрыл от епископа. Славянин Беляй, тучный и улыбчивый торговец зерном, с которым Герхард сошелся особенно близко, предостерег любезного шевалье от благодушия.
– Если ободриты и руги узнают о ваших приготовлениях, то они сложа руки сидеть не будут, – вскольз заметил Беляй. – На месте епископа я бы вывез припасы с пристани.
– Вот тебе раз, – возмутился Герхард. – А галеры мы, по-твоему, зачем наняли? Припасы будут доставляться морем прямо к Микельбору, куда скоро двинутся наши войска. К тому же князь Канут обещал нам прислать боевые галеры. С помощью датчан мы очистим Балтийское море от недругов.
– Да поможет тебе Христос, благородный Герхард, – перекрестился Беляй. – Но руги могут пасть на пристань как соколы на добычу. Тогда нас даже твои кнехты не спасут. Спалят они и порт и город.
Про ругов Герхард прежде не слышал, но предостережение славянского купца все-таки донес до ушей Дитмара. Епископ Гевельбергский, в отличие от заезжего анжуйца, знал о морских разбойниках с острова Рюге практически все. От него Герхард узнал, что руги не просто разбойники, а исчадья ада, демоны в человеческом обличье, ведущие вечную охоту за христианскими душами.
– Может, они действительно демоны, – неожиданно согласился с епископом Беляй. – Во всяком случае, оборотней среди них с избытком. Иные по небу соколами летают, другие по земле волками рыщут. Говорят, что сам бог Перун выводит порой их на охоту, и тогда от их воя и клекота у обычных людей кровь стынет в жилах.
Просвещенный анжуец над страхами купца и епископа просто посмеялся. И смеялся он до тех пор, пока эти самые оборотни не хлынули серым потоком на пристань города Любека. Произошло это на исходе дня, когда мирные обыватели потянулись с торга домой, дабы скоротать летнюю ночь под родным кровом. Шевалье де Лаваль задержался у хранилища зерна, принимая от купца Беляя последнюю партию. Городские ворота еще не успели закрыть, и это прискорбное для Любека обстоятельство оказалось спасительным для Герхарда. Счастье еще, что Герхард отправился на пристань верхом. Конский мах оказался шире человеческого шага, и он попал в город раньше, чем туда ворвались закованные в сталь воины. Кнехты, стоящие на воротах, были убиты раньше, чем успели повернуть колесо. Мост, переброшенный через ров, даже не дрогнул. Дубовые створки так и остались распахнутыми настежь. Лаваль увидел среди окольчуженных спин волчьи шкуры и невольно содрогнулся от подступившего страха. Он все-таки успел укрыться в цитадели, где остановился на постой предусмотрительный Дитмар. Впрочем, епископ Гевельбергский оказался не только предусмотрительным, но и очень упрямым человеком. Потеряв в одночасье город, он пытался сохранить цитадель, куда было свезено оружие и доспехи, закупленные для похода, и хранились немалые деньги, которые епископ не успел потратить. На стены своего убежища Дитмар поднялся вооруженный не только крестом, но и мечом. Судя по всему, епископ собирался личным примером вдохновить перепуганных внезапным вторжением рыцарей и кнехтов. В Любеке, насколько мог видеть Герхард, шла резня. Руги, видимо, хорошо знали город, поскольку первым делом бросились к казармам, где предавались отдыху сотни пехотинцев. Десятка два рыцарей, успевших сесть на коней, попытались остановить железную лавину, но были размазаны по деревянной мостовой в мгновение ока.
– Вот уж действительно – демоны, – криво усмехнулся Лаваль, кося глазами на мрачного Дитмара.
К удивлению Герхарда, руги легко преодолели неглубокий ров, окружающий цитадель, и без раздумий пошли на приступ ее стен, не имея даже штурмовых лестниц. Зато в руках у них были топоры, которые со свистом вонзились в потемневшие бревна. И по этим топорам, как по ступеням ринулись наверх люди с волчьими шкурами на плечах. В наступивших вечерних сумерках они вполне могли сойти за хищников, устремившихся за добычей. Во всяком случае, перепуганные кнехты густой толпой ринулись вниз с галерей по скрипучим деревянным лестницам. Ни призывы Дитмара, ни ругань Герхарда не смогли их остановить. Лавалю ничего другого не оставалось, как подтолкнуть мешкающего епископа и обнажить меч, дабы встретить опасность лицом к лицу. С большим трудом ему удалось перехватить железный клюв ружского сокола и отвести тем самым удар, не суливший ему ничего кроме смерти. Повторного выпада Лаваль ждать не стал, а просто прыгнул с галереи вниз на головы отступающих кнехтов. К счастью, ему удалось подняться с земли раньше, чем торжествующие руги спустились во двор цитадели. Герхард ринулся к каменным палатам, когда-то служившим домом местному славянскому князю, а ныне ставшими временным прибежищем для епископа Дитмара и его рыцарей. Лавалю пришлось немало потрудиться, дабы пробиться сквозь плотную толпу обезумевших кнехтов. Самое обидное, что защитники цитадели числом превосходили нападающих, но Герхард очень скоро убедился, что алеманские пехотинцы не соперники грозным ругам, снаряженным никак не хуже благородных рыцарей. Несчастные кнехты, на многих из которых кроме кожаных гамбезонов ничего не было, просто не могли противостоять затянутым в кольчуги людям. Алеманы падали под ударами длинных мячей словно куклы, в которых Господь по рассеянности забыл вдохнуть отвагу, а возможно и жизнь. Несколько раз Герхард чудом избежал смерти, причем метили в него не только чужие, но и свои, которым он по нечаянности переступил дорогу. Безумное побоище, кровавой воронкой крутившееся по двору, грозило захватить Герхарда с весьма печальными последствиями для его тела и души. У самого крыльца шевалье де Лаваль вдруг столкнулся с человеком, показавшимся ему знакомым. Секундное замешательство едва не стоило Герхарду жизни, зато он успел опознать своего врага, только что отправившего в мир иной двух несчастных алеманов и потянувшегося окровавленным мечом к шее благородного шевалье.
– Филипп! – воскликнул Лаваль. – Филипп де Руси будь ты проклят!
Как ни странно, но этот полный ярости вопль спас Герхарда от верной смерти. Капитан антиохийской гвардии замешкался с ударом, и Лаваль успел прыгнуть в приоткрывшуюся дверь. За спиной послышался стук запора и глухие ругательства обманутого врага.
– Уходим, благородные рыцари, – услышал Герхард голос епископа Дитмара. – Да обрушит небо свой гнев на головы подлых язычников.
Тяжелые, окованные железными полосами двери затряслись от ударов. Со второго яруса княжеских палат бежали доблестные рыцари, скользя и падая на окровавленных ступенях лестницы, а следом за ними гнались преследователи с секирами в руках. Руги, используя окна, уже ворвались в каменное здание, где Герхард рассчитывал найти хотя бы временный приют. Не раздумывая, он рванулся вслед за епископом, чья сутулая спина маячила впереди. Ругов задержали рыцари, решившие, видимо, дорого продать свои жизни, и их предсмертное упрямство оказалось спасительным для двух десятков человек, поверивших в чутье Дитмара Гевельбергского и не обманувшихся в своих ожиданиях. Шевалье де Лаваль был одним из немногих, кто выскользнул по подземному ходу не только из захваченной ругами цитадели, но и из города, полыхающего за его спиной.
Глава 2 Осада Добина.
Руги и ободриты князя Никлота не ограничились разорением Любека. Огнем и мечом они прошлись по Вагрии, уничтожая поселения алеманов и фризов, организованных предусмотрительными германскими феодалами, пытавшимися обрести опору в негостеприимном краю. Теперь эта политика выходила боком для людей, поддавшихся их льстивым речам. Герхард, тайком пробиравшийся по чужой земле, видел сожженные поселения и трупы людей, разбросанные там и сям на полях, засеянных рачительными хозяевами. Крестовый поход еще не начался, но его первые жертвы уже стали добычей черных птиц, слетевшихся к местам ужаса и скорби. С большим трудом спутникам епископа Гевельбергского удалось разжиться лошадьми и скрыться от погони, возможно только воображаемой, но от того не менее страшной. Во всяком случае, Лавалю очень не хотелось бы вновь повстречаться с неистовыми ругами, ставшими пусть и на время хозяевами этих земель. Епископ Дитмар уповал на Христа, а благородный Герхард только на краденого коня. Похоже, языческим богам удалось руками своих приверженцев оттеснить приверженцев Христа от берега Балтийского моря, но их слово вряд ли будет последним.
– Дайте срок, – пригрозил своим невидимым врагам Дитмар, потрясая кулаком. – Мы еще вернемся.
Угрозы епископа Гевельбергского не были пустыми, это шевалье де Лаваль понял, как только горстка чудом уцелевших беглецов добралась до Магдебурга, переполненного вооруженными людьми. В этом городе маркграф Альбрехт Медведь, один из самых яростных сторонников похода, готовил армию для вторжения в земли лютичей. Под рукой правителя Северной марки собралось более тридцати тысяч конных рыцарей и пехотинцев не только из германских княжеств, но из Франции и даже Польши. При виде необоримой силы епископ Дитмар воспрянул духом, в нем вновь проснулся дар проповедника. В Магдебурге уже знали о конфузе, приключившемся с папским легатом в Любеке, но бросать в оплошавшего епископа камни вожди крестового похода не торопились. Конечно, потеря продовольствия могла сказаться в дальнейшем, но пока крестоносцы находились под впечатлением победы, одержанной Генрихом Львом и Конрадом Бургундским под Микельбором. Доблестным воинам христовым удалось не только овладеть столицей ободритского княжества, но и загнать князя Никлота в болота, где он и окопался в старенькой крепости Добин. Известие о падении Добина в Магдебурге ожидали со дня на день, ибо на помощь германским князьям уже спешили датчане во главе со Свеном и Канутом. По словам аббата Вильбада, старого знакомца епископа Дитмара, штурм Добина начнется сразу же, как только ютландцы и шоненцы достигнут Зверинского озера, расположенного в нескольких милях от Висмарского залива. Альбрехт Медведь торопил своих товарищей по оружию Германа Рейнского и Конрада Мейсенского, но последние медлили, дожидаясь прибытия Фридриха Саксонского. Пфальцграф почему-то задерживался, что выводило из себя вспыльчивого Альбрехта Медведя.
– Маркграфу не терпится прибрать славянские земли за Пеной и Одрой, – пояснил Герхарду благородный Вальтер фон Валенсберг, с которым анжуйский шевалье сошелся за время трудной ретирады из разоренного Любека.
– Я бы на его месте тоже торопился, – пожал плечами Герхард. – Чего доброго вся слава победителя достанется юному Генриху Льву.
– При чем тут слава, – поморщился Вальтер и настороженно огляделся по сторонам. – Просто жители Щетина крещены еще во времена короля Оттона много лет тому назад, и Альбрехт очень боится, что об этом станет известно не только вождям, но и простым крестоносцам, которым папой обещано отпущение грехов за истребление язычников, но отнюдь не христиан.