Пилот штрафной эскадрильи
Шрифт:
– Здравия желаю, товарищ капитан! – Михаил поспешно вскочил.
– Для вас – просто Вера, вы же мне не подчиненный.
– Субординацию соблюдаю, товарищ капитан!
– Да что вы заладили «товарищ капитан, товарищ капитан»… Не хотите разговаривать – так и скажите, я уйду.
– Не обижайтесь, Вера, присаживайтесь. – Широким приглашающим жестом Михаил указал на самолетные чехлы. – Вы же сами понимаете, я – штрафник, мне оступаться нельзя, меня за любую провинность наказать могут, а то и расстрелять. У штрафника прав никаких нет – только
Вера без церемоний уселась на чехлы, поставив ноги сбоку.
– А вы кем до войны были? – с интересом глядя на Михаила, спросила она.
– Да летчиком же и был – в гражданском флоте. А вы?
– Учителем в школе. Занималась в аэроклубе в свободное время, как и многие. А пришла война – пошла в военкомат. Мужа раньше призвали.
– Так вы замужем? – с уважением поглядел на Веру Михаил.
– Вдова. Через месяц после призыва похоронка пришла.
– Простите, не хотел я ваши душевные раны бередить… А дети есть?
– Не успели. Мы ведь только перед войной поженились, в мае месяце.
– М-да, коротким ваше семейное счастье выдалось.
– Давайте о другом поговорим, – она умоляюще посмотрела на него, – а то я расплачусь. Вы в каком звании были – ну до штрафника?
– Младший лейтенант. Истребителем был, на «пешке» тоже немного летал.
– И в воздушных боях участвовали? – с нескрываемым интересом спросила Вера.
– Участвовал, и сбитые самолеты есть, и самого сбивали. С парашютом прыгал, из немецкого тыла выбирался.
– Господи, какие же мы дуры тогда были! – Она прикрыла ладонями заалевшие щеки.
– Вы про что? – Михаил сделал вид, что не понял.
– Мы же с Таней – да и другие летчицы тоже – думали, что штрафники уркаганы, сплошь трусы и перерожденцы. Наша комэск не раз предупреждала: «Держитесь от них подальше, девочки, а то беду наживете».
– Я же не все время в штрафниках буду. Кончится срок – вернут звание, снова сяду на истребитель. Я ведь на У-2 после госпиталя попал. А до этого тоже был в штрафниках, только летал на Яках. Дрались отчаянно. У штрафников ведь только два пути: или победить, или погибнуть, третьего не дано. От боя уклониться нельзя – припишут трусость и расстреляют. А знаете, чего больше всего штрафники боятся?
– Наверное, командиров или особиста? – предположила Вера.
– Нет. Оказаться сбитым и совершить вынужденную посадку или выпрыгнуть с парашютом на оккупированную врагом территорию. Сразу ярлык изменника, перебежчика навесят. Хуже всего, что родные пострадают.
– А вы женаты?
– Не успел – в отличие от вас.
– Вы тоже не любите женщин, как и ваш штурман?
– Вы сильно заблуждаетесь. Штурман мой – художник, натура творческая, эмоциональная, все принимает близко к сердцу. И такую модель поведения – вроде защитного кокона – вынудили его выстроить презрение и снисходительность женского пола вашей эскадрильи к штрафникам.
– Да, доля нашей вины в этом есть. Но мы ведь раньше никогда со штрафниками не общались. А уж сколько баек, россказней о вас было. Вроде того что напились вы до поросячьего визга и изнасиловали всех, кто юбку носит в округе.
– Ага. А еще у нас рога растут, хвосты, и вместо ног – копыта.
Вера засмеялась:
– Очень похоже на черта, каким его в сказках рисуют.
– Вы сами себе придумали страшный образ штрафника – небритого, в телогрейке и с запахом перегара. Соответственно – все мысли только об одном.
– А разве не так? – кокетливо улыбнулась Вера.
– Конечно, нет. У нас еще одна мысль есть – закусить.
Вера откровенно расхохоталась.
– Я думала, штрафники судьбой обижены, потому хмурые и неулыбчивые.
– А теперь?
– Да вы нормальные ребята!
– Ну наконец-то! Груз с души свалился – и прямо на ногу. Теперь хромать буду.
– Да ну тебя!
Разговор незаметно перешел на «ты» – сказался одинаковый возраст, общая служба, одни и те же интересы. А если форму снять да в гражданское одеться – вообще пикник на природе.
– Ой! Вон твой штурман идет. Вам ведь лететь сегодня. А у меня – что-то вроде отпуска. Пока Татьяна в санчасти лежит, я не летаю. Самолета нет, штурмана временно тоже. Ночами сплю, как будто и войны нет. Скорей бы она уже закончилась.
– Ох, Вера, не скоро еще – три года впереди, – нечаянно проговорился Михаил.
– Откуда ты знаешь? – тут же заметила его оговорку девушка.
– На картах гадал, – отшутился Михаил, в глубине души ругая себя за эту оговорку последними словами. – Вчера вечером напились с парнями – погадать потянуло.
– Врешь ты все! Когда вам было пить – вы летали всю ночь!
– Я же и говорю – пошутил…
– Завтра, когда выспишься, приходи ко мне…
– Нет уж, уволь. Там у вас один женский пол – заклюют.
– Отобьешься, – пошутила Вера.
Ночью они снова летали бомбить – на этот раз железнодорожную станцию. Она была плотно прикрыта зенитным огнем. Прямо на глазах Михаила в один из самолетов угодил зенитный снаряд. У-2 вспыхнул, со скольжением на крыло стал выходить из зоны обстрела, потом заложил вираж, вошел в пике и врезался в вагоны на станции. В ту же секунду полыхнула яркая вспышка, по ушам ударил грохот взрыва.
Михаил был шокирован. Самолет явно не падал: он был управляем, его направили в скопление составов на железнодорожных путях твердой рукой. Значит, пилот сознательно направил горящую машину на цель, не убоялся смерти, предпочтя ее плену. По возвращении надо будет комэску доложить об этом.
Возвращаясь назад после задания, Михаил чувствовал, как щемило от боли сердце и полнилась горечью душа. Ведь погибли хорошие парни – слабаки и дерьмо на такое неспособны. А сам он так смог бы? Или предпочел бы выпрыгнуть с парашютом? Но шансов благополучно уйти после приземления немного – станция совсем рядом. Еще он в воздухе висел бы, а немцы внизу были бы готовы к встрече.