Пилоты Его Величества
Шрифт:
В понедельник в 4 часа меня чествует газета «Вечернее время», а в 8 вечера в воздухоплавательной школе, которая заказала мне жетон.
Хроника
С учреждением специального авиационного отдела в офицерской воздухоплавательной школе в конце 1913 года сразу получился большой контингент основательно подготовленных офицеров-летчиков, и потому, при наличии материальной части, предпринятое в 1912 году сформирование строевых авиационных частей не представило никаких затруднений. За год было сформировано несколько авиационных рот. Роты, в качестве самостоятельных частей, в составе из трех и более отрядов каждая, были учреждены при штабе некоторых военных округов. Помимо летчиков, окончивших курс авиационного отдела, личный состав был пополнен офицерами, окончившими школу авиации Отдела воздушного флота (в Севастополе). А материальная часть, составленная из бипланов Фармана (№ 16) и монопланов Ньюпора, поступила целиком от трех русских заводов, получивших заказы еще с прошлой зимы и выполнявших таковые под наблюдением специально для того командированных офицеров. Конечно, сформирование авиационных войск потребовало соответствующих оборудований аэродромами, ангарами,
С созданием авиационных войск были выработаны и новые правила для службы летчиков. Тогда как раньше правом поступления в воздухоплавательную школу пользовались офицеры только инженерных войск, теперь доступ в авиационный отдел открыт всем родам оружия, лишь при условии удовлетворения кандидатом установленным медицинским требованиям. После теоретического курса и выполнения экзамена на звание военного летчика офицер приобретает право зачисления в авиационный отряд, вместе с чем ему присваивается отличие на погонах в виде черного николаевского орла. Одновременно военный летчик получает право на добавочное содержание в сумме 200 рублей в месяц (унтер-офицер – 75 рублей), при условии общей продолжительности пребывания в воздухе за месяц не менее 6 часов (6 месяцев в году). Право на добавочное содержание получили также командиры аэростатов (150 рублей), их помощники и старшие механики (90 рублей), младшие механики (60 рублей) и нижние чины мотористы (30 рублей). Обычная служба авиационных отрядов выражается в производстве полетов с различными тактическими заданиями. Помимо единичных полетов предпринимаются и групповые перелеты, целыми отрядами. Кроме того, все существующие отряды принимали участие летом и осенью в полевых поездках и на маневрах в своих округах. Такая служба совместно с другими родами войск принесла еще большую пользу, ознакомив также и последних с новым могучим оружием.
В отношении типа военного аэроплана конец 1913 года внес некоторые изменения. Правда, конкурс, устроенный военным ведомством осенью, не может быть назван удачным. Несмотря на те крупные льготы, которые были предоставлены условиями русским конструкциям, только Русско-Балтийский вагонный завод приготовил две машины (биплан и моноплан И.И. Сикорского), успешно выполнившие все требования конкурса и заслужившие поэтому первый и второй призы. Остальные же русские аэропланы – пять машин завода «Дукс», аэропланы братьев Дыбовских и Терещенко – частью выполнили лишь несколько испытаний, а частью даже совсем не показались в воздухе. Поэтому третий и четвертый призы достались французским аэропланам Депердюссена и Морана (летали отличные пилоты Жануар и Одемар).
Коснувшись русского аэропланостроительства, нельзя не сказать о нем еще нескольких слов. Наша авиация вскормлена на аэропланах французского типа. Аэропланная промышленность, производящая только для армии, выпускает, следовательно, аппараты тоже только французского типа. Поэтому-то и моторы заведены у нас – французские «Гномы», всюду доминировавшие до сих пор. А для выделки их французская фирма «Гном» учредила свое отделение у нас в Москве, торжественно освященное этим летом. С той же целью моторы типа «Гном» («Калеп») выпустил рижский машиностроительный завод «Мотор», эти «Калепы» оказались на испытании военной комиссии весьма доброкачественными, почему они тоже вводятся сейчас в авиационные войска. Это одно немаловажное завоевание русского аэропланостроительства. Другое завоевание, имевшее в виду тоже нужды армии, сделано в техническом отношении: русский конструктор выстроил на русском заводе и выпустил в воздух колоссальный аэроплан, равного которому еще нигде и никогда до тех пор в воздухе не было. И вот «Русский витязь» (конструкции И.И. Сикорского), весом в 200 пудов, с размахом крыльев 14 сажен, с 4 моторами по 100 сил и с каютой на 12 пассажиров, уверенно и спокойно летал вне аэродрома и над городом, оставаясь в воздухе по получасу и более… На новый аэроплан такого же типа, но еще более усовершенствованный, «Илья Муромец», равного которому нет во всем свете, возлагают большие надежды в применении к военному делу, в частности для борьбы с дирижаблями.
26 февраля организатор и начальник русского авиационного отряда, принимавшего участие в Балканской войне в рядах болгарской армии, С.С. Щетинин был приглашен в болгарское посольство, где ему было объявлено, что царь Фердинанд пожаловал всем без исключения лицам, входившим в состав этого отряда, знаки отличия Народного ордена. С.С. Щетинин получил Народный орден за военные заслуги 5-й степени с мечами и с короной. Летчики П.В. Евсюков и Ф.Ф. Колчин – тот же орден, но без короны. Летчик Я.И. Седов, а также уже скончавшийся бывший инструктор воздухоплавательной школы Всероссийского аэроклуба Н.Д. Костин, находившийся в плену в Адрианополе, награждены Народным орденом за военные заслуги 6-й степени, такой же орден получили механики и монтеры Дегтерев, Щербаков, Тарасов, Иванов, Коровкин и Сикурчинский.
Я много видел, я много знаю, я, считавший деньги до 35 лет злом, не хотел их. Я, вследствие угадывавшейся во мне, особенно чуткими женщинами, скрытой энергии, веселого характера, имел возможность несколько раз поднять деньги через женщину – и немало – миллион.
И я даже никогда не обдумал этого жеста…
Авиация дала мне 380 тысяч рублей валовой прибыли! Я совершил полтораста полетов в семидесяти городах России, не отменив ни одного.
Берлинские газеты с каким-то особым увлечением принялись недавно расписывать фантастическую историю об известном авиаторе Пегу в роли соблазнителя. Как уже сообщалось, Пегу был в марте месяце в Берлине, где удивлял немцев своими головоломными полетами. Но его лавры не дали покоя германским авиаторам.
Теперь в Берлине рассказывают о том, что Пегу взял участницей одного из своих полетов молодую девушку, восхищавшуюся его головокружительными опытами, вопреки желанию ее отца. Последний якобы обратился к содействию властей, требуя наказания авиатора. Газета «Tagliche Rundschau» подхватила эту сплетню и заявила даже, что Пегу не только летал с молодой девушкой, но и принимал ее
Справедливость требует отметить, что эти выпады пангерманистов, добившихся, между прочим, запрещения Пегу полетов в Мюнхене, встречают осуждение в значительной части германского общества.
М.О. Меньшиков
Воздушная рать
10 апреля 1914 г.
Открылся Третий воздухоплавательный съезд… Хотелось бы сказать: «слет» или «сплыв» (смотря по тому, какое возобладает название для воздушных передвижений – летание или плавание). Лично я вполне уверен, что авиаторам скоро покажется неприличным «съезжаться», и раньше Десятого всероссийского съезда настанут слеты, как наиболее удобные способы сообщения даже не для летчиков. Ни в одной, кажется, области нынешнего технического прогресса мы не видим более роскошной быстроты развития. Менее одного десятилетия отделяют полный паралич человечества в воздухе от одиннадцати «мертвых петель» Раевского, т. е. от игривости в воздухе движений стрижа или летучей мыши. Крупные птицы уже превзойдены человеком: ни лебедь, ни орел никогда не позволят себе столь головоломных фокусов. Превзойдены и мелкие пернатые, вроде сокола или голубя, которые во время полета не имеют возможности прилечь на диване и выпить чашку кофе, – а Игорь Сикорский это может. Не удостоверено, чтобы хоть одна из птиц перелетела когда-нибудь Атлантический океан или облетела земной шар. А мы накануне такого человеческого перелета, если верно, что призом первому воздушному Колумбу назначен миллион долларов от панамской выставки. Два миллиона рублей, заработанные честным трудом в какие-нибудь трое суток, – для этого, знаете ли, авиаторам стоит поработать, помимо даже бессмертного имени в потомстве…
Я попал на самую торжественную и потому самую скучную часть съезда – на его открытие. Прослушал очень длинный ряд приветствий съезду от всевозможных академий, ученых обществ, военных и морских штабов, медицинских и даже… юридических корпораций. У нас принято совершать не вполне сознательные поступки, и потому все приветствия эти казались уместными, но если бы представители академий и ученых корпораций подумали, как мало они все вместе дали авиации, – может быть, и сделалось бы немножко неловко участвовать в торжестве. Дело в том, что и эта величайшая из побед человеческого гения в нашем веке вышла не из академии, не из высшей школы и даже не из школы вообще. Подобно всему великому, и авиация рождена практикой, а не теорией. Здравомыслящие и отважные братья Райт, как и их ближайшие подражатели, вовсе не были учеными людьми. Впоследствии с изумлением будут говорить, что это были полуобразованные люди, а подчас совсем невежды, – и все-таки именно им, а не сотне тысяч академиков и профессоров всего света, принадлежит часть практически решенной задачи воздухоплавания. Как самоучка Колумб был когда-то осмеян саламанскими учеными, – первые пионеры воздуха вызывали среди профессоров саркастическую улыбку: акробаты, мол, герои цирка! И вот в одно десятилетие, даже менее того, схоластический академизм принужден склонить голову пред гениальным творчеством неученых пророков техники. Дух дышит где хочет!
Самой интересной – ибо наиболее трагической – фигурой на съезде для меня был знаменитый генерал Кованько. Он приветствовал съезд от имени «старейшего воздухоплавательного учреждения» – офицерской школы. Слова «старейшее учреждение» почтенный генерал несколько раз повторил в своей речи, видимо очень гордясь этим старшинством в качестве начальника школы. Но подумайте немного, есть ли тут чем гордиться. Не представляет ли генерал Кованько одного из несчастнейших, поистине достойных жалости людей нашего века? Вся жизнь этого деятеля была отдана воздухоплаванию, – понимаете, вся жизнь: с ранних офицерских лет он поднимался на воздушных шарах, и множество раз его таскало по воздуху то туда, то сюда, куда было угодно ветру или анархии ветров. То заносило его в болота Вологодской губернии, то в неведомые олонецкие леса, откуда приходилось выбираться с опасностью для жизни и с сознанием совершенной нелепости подобных путешествий. Бескрылый обер-офицер Кованько постепенно созревал в штаб-офицера, штаб-офицер – в генерала. Проходили годы и десятилетия, и с именем Кованько были связаны все те же ни на что не нужные, не оправданные здравым смыслом полеты. Можно было еще сто лет назад a priori решить, что если нет возможности управляться в воздухе и лететь куда нужно, то все подобные полеты имеют нулевое или близкое к нулю значение. Тем не менее генерал Кованько настойчиво поднимался на шарах, учил подниматься молодых офицеров и команду, и все они получали казенное содержание, столовые, прибавочные, очередные чины, ордена и т. д. Китайская и Маньчжурская кампании показали, что пользы от нашей военной аэростатики для армии нет ни на ломаный грош. Гигантские надуваемые пузыри, пускаемые детьми для забавы. За десятки лет наша воздухоплавательная школа не доразвилась даже до змейковых аппаратов, даже до талантливой идеи Костовича, осуществленной графом Цеппелином в Германии. Неудачник и самоучка Татаринов и тот имел какую-то, теоретически признанную учеными, идею, даже он что-то искал новое и все же менее нелепое, чем пузыри. Заведомо всем было известно (я более тридцати лет назад слышал об этом от одного ученого математика), что будущность воздухоплавания за аэропланами, за плоскостными аппаратами тяжелее воздуха. Весь вопрос заключался только в двигателе, соединявшем minimum веса с maximum силы. Если на лекциях своих, как я хорошо помню, он выражал полную уверенность в осуществимости воздухоплавания – для легких, впрочем, грузов. Все эти тридцать лет нынешние идеи авиации носились в воздухе, и крылья человечества, так сказать, воочию росли. Оцените же роль генерала Кованько: в этот торжественный для воздухоплавания век посвятить всю жизнь пусканию на воздух пузырей! Ничего не прибавить к решению великой задачи, абсолютно ничего! Напротив, удерживать всем весом своего генеральства родное воздухоплавательное дело на уровне эпохи Монгольфьеров, на уровне XVIII столетия! Видеть гениальные по отваге попытки, увенчавшиеся успехом, следить за триумфом всех этих Райтов, Фарманов, Блерио, Лебоди и пр. и пр., убеждаться, что какие-то железнодорожные ремесленники, профаны, невежды летают куда хотят, а он, генерал, по-прежнему летает, как пух, по капризу ветра… Согласитесь, что для «начальника» нашего государственного воздухоплавания это должно бы быть очень горько…