Пимокаты с Алтайских (повести)
Шрифт:
— Пойдём-ка на кухню. Мне тебе сказать чего-то надо. Тайна.
Мать тревожно зашевелилась, а Володька насторожился и открыл рот.
— Можете здесь говорить, вы мне не мешаете, — сказала мать, — а в кухне света мало.
— Нам моргалки хватит, — упрямо отвечал Женька и первый пошёл на кухню. Мы сели на печь и свесили ноги. Керосиновая моргалка слабо светила с плеча печки; наши головы на стене были в пять раз больше настоящих.
— Я хочу общество организовать, — медленно сказал Женька, сдвигая свои густые брови. Я промолчал. — Это общество будет
— Это хорошо, — ответил я не сразу. — А что оно будет делать?
— Оно? Голубей разводить… Песталоцев бить… потом воровать… — Женька замялся. — Да вот тебе так сразу и скажи, что оно будет делать! Ты говори, будешь в обществе или нет?
— Я буду… Только… воровать — как же это?
— Да понарошку, дурак. Уворуем что-нибудь, а потом назад положим да ещё записочку пришпилим: «Не будь разиней». Это даже не воровство вовсе, а просто игра такая. Потом мы себе особенные значки заведём, а, может, даже и татуировку. Я тут одного китайца знаю, он может дёшево татуировать на руке там или на груди какую хочешь картинку, какую выберешь. Мы значок сами выдумаем и прямо на груди его нататуируем Ладно?
— А это больно?
— Очень больно, — с удовольствием ответил Женька и даже зажмурился. — Это сначала колют иголками, потом натирают порохом, потом поджигают, и это всё взрывается, а потом на всю жизнь остаётся. А ты уже струсил?
— А раньше-то? — отвечал я нарочно грубым голосом. — Смотри, сам не струсь… А кто ещё у нас будет? И главным — кто?
— Раз я всё это придумал, так, значит, я и председатель, главный, сказал Женька решительно. — Потом ты. Я тебя помощником назначу. Кешку казначеем, Мотьку — палачом, а Саша и Ваня просто члены будут. Лядащие они, на должность не годятся. Они за голубятней смотреть будут.
— Интересно… А зачем нам палач и казначей?
— А затем, однако, чтоб казначей деньги прятал, на голубей которые. У каждой организации казённые деньги бывают — не знаешь, что ли? А палач для того, что мы испытания будем устраивать тому, кто захочет к нам вступить. Выдержит испытание — примем, заслабит — катись к лешему… Мотька будет испытания делать — мучить. Если казначей деньги растратит — его тоже к палачу. И того, кто главного слушать не будет…
— Здорово ты, Женька, придумал, — сказал я, — я даже и не читал нигде про такое.
А Женька отвечал самодовольно:
— И мы самыми знаменитыми в городе будем, про нас все говорить будут, — вот увидишь. А уж песталоцев со свету сживём. Что, скажешь — у нас подобрались плохие ребята?
Я быстро перебрал в уме всю нашу компанию и усмехнулся: да, конечно, ребята что надо, это не какие-нибудь маменькины сыночки, нэпманчики и песталоцы… Правда, Сашка и Ванёк немножко тихие, да ничего, в обществе небось обломаются…
— Только что ж с самого начала наше общество делать-то станет? — ещё раз спросил я.
— Ну пристал как банный лист, — с неудовольствием ответил Женька. — Что председатель скажет, то и будем делать… Только бы сперва дело наладить…
III. ВЕЛИКАЯ ДРАКА
Несколько дней мы ходили в школе молчаливые и важные — не заводили драк, не разначивали тихонь, не задирали девчонок.
Мы всё время выдумывали значок, обычаи, испытания и подвиги, а также решали, как лучше назвать общество — Жультрест или общество голубятников. Много споров было насчёт значка.
Кешка предлагал череп и кости.
— Такой значок, — говорил он, — рисовали на знамёнах самые смелые пираты. А мы тоже ведь вроде пиратов будем.
Но Сашка замахал руками:
— Никакие это не пираты — это анненковцы такой значок носили на знамёнах и на папахах… Их мой батя в гражданскую бил.
Тогда мы стали выдумывать другое.
Мотька стоял за дракона. Ванёк за рычащего льва, я предлагал выбрать голубя: красиво и правильно — голубь везде летает, птица вольная… Председатель соображал, что лучше, и пока отмалчивался. По дороге за водой, в школу или по вечерам дома мы обсуждали, что должно сделать наше общество «первей всего». На третий день мы решили: для начала зададим пестолоцам такую трёпку, чтоб они сразу почувствовали, что в школе появился бесстрашный Жультрест, и заткнулись бы навсегда. А потом уворуем у них из школы что-нибудь самое важное, например вывеску с парадной.
— Однако, правильно, — сказал Женька. — Только чур-чура, ребята: пока председатель не скажет, что пора, до тех пор ничего не начинать.
Ещё два дня мы ходили с таинственными мордами. Наконец на третий день Женька притащил в школу свою знаменитую кошку — тяжёлый железный крючок вроде якоря, которым вылавливают из колодцев упущенные ведра.
— Видали? — сказал он глухим голосом и потряс кошкой. — Председатель объявляет: сегодня будет великая драка… Побьём как следует песталоцев, а потом сразу к китайцу пойдём делать татуировку…
И Женька опять потряс кошкой. Кошка болталась на крепкой верёвке и грустно звенела, ударяясь в пол под партой.
В класс вошёл Алексан Ваныч, учитель географии. Алексан Ваныча мы не любили: тощий, сморщенный, в огромной чёрной шинели с орлиными пуговицами, он разводил на своих уроках такую скуку, что мы чуть не засыпали. А сегодня нам особенно не сиделось… И Женька нарочно позванивал кошкой.
— Господа!.. Дети!.. — страдальчески сказал Алексан Ваныч, — Кто там звонит? Перестаньте звонить, господа… Вы не на колокольне…
— Господ в Чёрном море утопили, — пискнул Сашка.
Алексан Ваныч смолчал и нарочно тут же вызвал Кешку: он знал, что все мы из одной компании.
— Повторите вашим соученикам всё, что я сегодня рассказывал, — промямлил учитель.
Кешка чесал хохол на затылке и, скособочив голову, читал названия рек и городов, чтоб хоть что-нибудь вспомнить. Он тяжело вздыхал и молчал.
— Ну-с? — крякнул учитель из-за журнала.
— В Германии главные города — Берлин, Гамбург и Щетин, — выпалил Кешка.