Пингвин влюбленный
Шрифт:
Суржик резко сел и, глядя прямо перед собой куда-то в стену, проговорил:
— Понимаешь… я боюсь! У меня идиотский характер. Мне нужно постоянно преодолевать свой страх. Если вокруг нет ничего такого, я сам, искусственно создаю ситуацию риска, чтоб довести конфликт до идиотизма, а потом преодолеть страх.
— Чего ты боишься сейчас?
— Многого. Очень многого.
— Надо же… — в темноте усмехнулась Надя. Лица ее Суржик не видел, не поворачивался, но был уверен, что она именно усмехнулась. При этом явно слегка покачала головой. — Ты не производишь впечатления испуганного человека.
— Утром боюсь, что не смогу больше написать ни строчки. Вечером грабителей и убийц, которые могут, походя отнять жизнь у меня или у тебя. Или у обоих вместе. Или у моего сына. Постоянно боюсь нищеты и старости…
— Старость тебе не угрожает, — попыталась пошутить она.
— Да, да… — горько усмехнулся Валера, — Знаю. Я буду жить вечно. Боюсь сильных мира сего. Богатых и сытых. Боюсь сказать, что… люблю тебя… потому, что боюсь сглазить. Люди злы и завистливы. Всегда завидуют тому, чего лишены сами. Хочешь, открою секрет?
Суржик резко повернулся, схватил Надю за плечи, приподнял с подушки. Теперь они сидели напротив друг друга почти в полной темноте. Под утро все фонари на набережной всегда отключали. Он видел только очертания лица, да едва заметный блеск ее глаз. Крепко держал ее за плечи и взволнованно говорил:
— Каждому человеку отпущена не одна, а три жизни. Понимаешь, солнышко? Целых три! Работяги! Бездельника! И мистификатора, шарлатана! Было время, я вкалывал как никто другой, и даже находил в этом радость и удовлетворение, понимаешь? Получил несколько литературных премий, признание и все такое. Потом только развлекался, лентяйничал и жил свое удовольствие. Сейчас я — ни то, ни другое. Я — имитатор, понимаешь? Вожу всех за нос. Выдаю себя за то, чем не являюсь в действительности. Мельпомена отвернулась от меня. Боюсь, что навсегда. За последние полгода я не написал ни строчки. Это наказание. Это проклятие! И я его заслужил! Нельзя одновременно хапать, хапать и заниматься творчеством. Сейчас я всех обманываю!
…Через десять лет Суржик «родит» забавного поросенка по имени «Вершок». На радость детям, на зависть коллегам. Его, яркие, красочно оформленные книжки, как и раньше, начнут расходиться огромными тиражами по всей стране. Молодые мамаши будут вырывать его книжки из рук своих детей, чтобы первыми узнать про все новые и новые приключения Вершка. Малыши в детских садах поголовно забудут человеческую речь и станут общаться друг с другом исключительно: «Хрю-хрю? Хрю-хрю!». Чем приведут в смятение многочисленных дедушек и бабушек. Суржик даже начнет издавать новый иллюстрированный журнал для детей, который так и будет называться, «Вершок». Коротко и выразительно. Но все это потом, а пока…
— Мельпомена отвернулась от меня! — понизив голос, говорил Валера, — Когда-то я хорошо начинал. Подавал надежды. Сейчас просто-напросто зашибаю деньгу. Многие не замечают, многие уже догадываются…
— Ты наговариваешь на себя. Не верю, что все так…
— Так, солнышко. Именно так. И не иначе. Я самый заурядный аферист, мошенник. Раньше таких окунали в бочку с дегтем, и валяли в перьях. А потом гнали через город под свист и улюлюканье толпы…
— Попробуй еще раз…. Начни все сначала…
— Не могу, солнышко. Стоит только сесть за стол и сосредоточиться, тут же начинает дико болеть голова. Организм сопротивляется, понимаешь? Все, я исчерпал себя. Был да весь вышел.… Вот, вот и сейчас.… Извини, солнышко!
Суржик отпустил ее плечи, стиснул ладонями себе виски.
— Даже сейчас, стоит только подумать о работе, голова начинает болеть с такой силой, что… не передать словами. Того гляди, пополам треснет. Ощущение, будто в затылке просверлили отверстие и залили туда кипящее масло. Знаешь, на котором жарят эти гнусные пончики. Не подумай, потому что выпил. Я вообще не пью. Вот только с тобой. Да и то, разве мы много выпили? Извини…. Даже языком ворочать трудно.
— Хочешь, я тебя вылечу? — вдруг каким-то странным голосом сказала Надя. — Я могу снять твою головную боль. Это очень просто. Сядь, вот так.… Повернись спиной.… Не бойся, это совсем не страшно…
Суржик нехотя повернулся в сторону окна. Он категорически не верил во все эти привороты, навороты, шаманство всех мастей. Надя пристроилась у него за спиной.
— Опусти руки. Закрой глаза и постарайся думать о чем-нибудь… совсем постороннем, приятном, радостном…
— Кроме тебя, в моем положении нет ничего приятного и радостного… — мрачно пробормотал Суржик.
— Вспомни свое детство… — шепотом настаивала Надя.
— Тем более. Нищее, голодное детство. Мать копейки считала, отец пил…
— Тогда просто считай. Один, два, три…. Закрой глаза и считай.
Если бы кто-то неожиданно вошел в спальню и зажег свет, он бы увидел….
ОН сидел в неестественной позе на кровати, опустив ноги на пол, зажмурившись, словно ожидая удара сзади и напряженно ждал. ОНА сидела за его спиной на кровати на коленях и осторожно держала одну ладонь над его лбом, другую над затылком. Их фигуры, почти обнаженные, лишь слегка прикрытые простынями, напоминали какую-то скульптурную, языческую культовую композицию. Взгляд ее при этом был жестким, решительным и в то же время бесстрастным. ОНА будто смотрела куда-то далеко-далеко вперед. Поверх его головы, сквозь стены за линию горизонта…
И чудовищная головная боль, которая последнее время мешала ему жить, работать, думать, даже дышать, неожиданно отступила. Надя откинулась на спину, осторожно подложила себе под голову подушку и застыла в неподвижности. Суржик осторожно повертел головой вправо-влево, не болит. Потом, решившись, как собака после купания, резко потряс ею и замер в ожидании. Боль не возвращалась, куда-то улетучилась, испарилась.
— Потрясающе! — прошептал Валера, пытаясь в темноте разглядеть выражение ее лица. — Как ты это делаешь?
— Не знаю, — уставшим голосом отозвалась Надя.
— Большие деньги можно зарабатывать!
— Отвали! — прошептала Надя.
— Нет, все-таки! Как ты это делаешь?
— Получается как-то… само собой. Хотела забрать твою боль себе…. Словами трудно объяснить…
— Ну, а все же… — настаивал Суржик. — В чудеса я не верю!
Он потянулся через лежащую поперек кровати Надю к тумбочке, хотел зажечь настольную лампу, специально приспособленную, чтобы читать лежа.