Пингвины над Ямайкой
Шрифт:
– Ты хочешь сказать, что Шуанг и Торрес обманули Верховный суд?
Оскэ покачал головой и бросил на стол пачку сигарет.
– Не обманули, а представили info тенденциозно. На объектах Зангела рабочий день действительно начинается с рассветом и заканчивается на закате, но в середине дня – трехчасовой перерыв, сиеста, а каждый третий день – выходной. Персонал живет в казармах, но эти казармы мало отличаются от жилых модулей здесь, на Хат-Хат. Что касается продовольственного пайка, то его вообще нет. Еды просто навалом.
–
– Мой вопрос, – напомнила Флер, – Зачем устроено это безобразие с юниорами?
– Чагос, – лаконично ответил разведчик.
Флер вытащила из пачки сигарету, и прикурила. Потом сделала глоток кофе.
– Значит Чагос. А заодно Майотте и Замбези. Цепь провокаций. Все по учебнику. Но непонятно: зачем тащить юниоров через океан? Достаточно было объявить о сделке с Шуангом, а реально отправить их в Зангела – вместе с семьями. Качество провокации стало бы только лучше, и проблем меньше. Так, в чем же дело?
– Ты забыла про затягивание французских католических оффи в ловушку Фукуямы. Объяснить, что это такое, или…?
– Я же говорю: учебник по информационно-диверсионной работе я читала.
– Мне объяснишь потом? – спросил Оскэ.
Флер наклонилась к нему и что-то коротко прошептала, касаясь губами его уха. Он расплылся в улыбке. Ив тоже улыбнулся, и кивнул.
– Значит, про ловушку Фукуямы я могу не объяснять.
– Да, – подтвердила она, – Но ты зря говоришь про этот ловушку. Французские оффи втянуты в нее не юниорами Малави, а религиозным фоном войны за Коморы.
– Мама может тобой гордиться, – заметил Ив.
– Нет, скорее я могу гордиться мамой, – ответила Флер, – мне было 12 лет, когда мама объяснила мне, как надо реагировать на грубые комплементы в деловом разговоре.
Ив Козак задумался на несколько секунд, а потом уверенно кивнул.
– ОК. Ты справилась с экранами-легендами прикрытия. Вот тебе реальный ответ: как правильно заметил Оскэ, самый ценный ресурс, это люди. Мы вывозим гуманитарный ресурс в порядке классического присвоения военной добычи.
– Мы – это кто? – спросил Оскэ.
– Я имею в виду тот консорциум, который готовил и организационно-экономически обеспечивал «Войну в проливе», – пояснил разведчик, – И мы постарались при этом соблюдать если не букву Великой Хартии, то, как минимум, ее смысл.
– Смысл Хартии? – переспросила Флер, – Да если бы вы попытались провернуть этот гешефт в акватории Конфедерации, вам всем вклеили бы ВМГС в тот же день, а на рассвете следующего дня – расстреляли бы на хрен, и правильно бы сделали!
– Интересно, – сказал он, – Когда в Конфедерации отбирают детей у неадаптивных иммигрантов, и распределяют этих детей по конкурсу, ты тоже возмущаешься?
– Не путай, – ответила она, – Этих детей отбирают по суду, потому что они граждане Конфедерации, и Хартия защищает их право на адаптацию к нашему образу жизни.
– А если ребенок не наш гражданин, то насрать на него? – спокойно спросил Ив.
– Magna Carta te fenua to ou, aita to tahi, – отрезала она, – Это наша Хартия, для нашей страны, а не для чужих. И не надо нам этих игр в общечеловеческие декларации!
– Браво! – он хлопнул в ладоши, – А ты можешь повторить это, глядя на конкретного ребенка, которому не повезло со страной рождения?
Флер сжала и разжала кулаки и медленно, с напряжением, выдохнула.
– Сейчас ты похожа на своего отца, – сообщил разведчик, – Таким я увидел его в нашу первую встречу, на пирсе вашего fare на Футуна. В руках у него был полуавтомат 12 калибра, «Remi-tactical». Он сказал: «Ты прыткий парень, как я погляжу и, наверное, можешь увернуться от пули, но не от картечи, поэтому убирайся с моего берега». Он выстрелил бы в меня, если бы я сделал шаг, и я не двигался, пока не пришла Чубби.
– Папе есть, за что не любить вашу контору, – холодно сказала Флер.
– А тебе есть, за что не любить меня? – спросил Ив.
– Ты по-жлобски давишь на психику, – ответила она, – вообще-то это свинство.
– Ты обижена на меня за то, что я задал вопрос, который ты стараешься забыть с того момента, как первый раз соприкоснулась с Африкой?
– Нет. Не за это, а за то, с какой целью ты это делаешь. Я смотрела на Пепе Кебо и на девчонку из Малави, которая к ней привязалась, и думала: вы обманули волонтеров, скрыв от них неизбежность таких ситуаций. Сколько волонтеров психологически не смогут бросить детей, которые к ним вот так привязались? Двадцать? Сорок?
– Пока чуть меньше двадцати, – ответил он, – Но это только первая смена. По оценке экспертов, волонтеры и атаурцы разберут примерно полсотни юниоров, в основном младших. Сотня старших будет постепенно абсорбирована своими ровесниками на Восточном Тиморе. Появятся семьи. Обычная, нормальная жизнь. Около полсотни окажутся отбракованными. Но интереснее всего судьба последних двухсот. Они…
– Что значит «отбракованы»? – перебил Оскэ.
– Врожденные или приобретенные в детстве дефекты психики, – пояснил Ив.
– Я тебя про другое спросил, обер-лейтенант. Я спросил, что значит…
Разведчик поднял открытую ладонь показывая, что понял суть вопроса.
– Это значит, что их вернут отправителю, а там пошлют в трудовую резервацию для социального мусора. Еда, жилье, нетяжелая работа и размножение – разумеется, без возможности воспитывать потомство. Вполне гуманно, на мой взгляд.
– Ты начал говорить про двести последних, – напомнила Флер.
– Да, – Ив кивнул, – Если верить экспертной гипотезе, у них возникнет какой-то свой вариант техногенного социума. Подчеркиваю: свой, а не копия чужого. И так будет происходить на каждом тетрабублике. За считанные годы появится множество самых разных продуктивных техно-культур, с разными видами гуманитарного потенциала.