Пингвины над Ямайкой
Шрифт:
– Но Кватро! – воскликнула она, – Ты не носишь амулеты и body-art, и не ходишь с плеером. И голым в общественных местах ты не ходишь. Ну, кроме пляжа, наверное. Почему тебя смущают эти правила, если ты и так их соблюдаешь?
– Я их не соблюдаю, я просто делаю так, как мне удобно. Если я захочу полежать на травке в городском парке Табака, голым, раскрашенным, и слушать хард-рок, это мое право. Никто не смеет мне мешать. Так говорит Хартия. Частный лендхолдер вправе запретить это на своем участке, но пусть не делает вид, что у него публичный парк.
Зирка замолчала на четверть
– Значит, лендхолдер не нарушает закон, если пишет правила входа на свой участок?
– Не нарушает, – подтвердил он, – Он может вообще не пускать туда посторонних.
– Но тогда за что преследуют элизиан?
– Совершенно не за это. Ты знаешь, за счет чьих ресурсов благоустроен тот участок?
– Знаю. Там работают сами элизиане. И они же вскладчину платят за аренду земли.
– Так. А кто лендхолдер? На чье имя арендован этот участок и кому принадлежат все элементы благоустройства? Кто может распоряжаться этими ценностями?
– Не знаю… – она задумалась, – …Наверное, у них в общине есть какой-то порядок.
– Не какой-то, а вполне конкретный, – поправил ее Кватро, – Из двухсот участников общины, лишь восемь участвуют в управлении имуществом. Эти восемь персон называются «совет рахманов». Они выбирают главу совета, типа, исполнительного директора, и он управляет по согласованию с ними. Остальные участники общины никаких прав на эти ценности не имеют, но и наемными работниками не являются.
– А что здесь такого? – спросила Зирка, – Они работают не ради денег, а ради своих религиозных принципов. И рахманы управляют этим не ради наживы, а в интересах общины и в интересах религии. Рассматривать это как коммерцию – неправильно!
Математик улыбнулся и согласно кивнул головой.
– Да, это не коммерция. Коммерция предполагает встречные потоки ресурсов, а в рассматриваемой нами элизианской системе ресурсы изымаются у некой группы субъектов, а встречного потока нет. Вместо реальной компенсации за свои ресурсы, субъекты получают чувство соответствия требованиям своей религии, как правило, связанное с надеждой на лучшие условия в воображаемой посмертной жизни. Это древний, хорошо изученный метод некоммерческого обогащения жреческой касты, центральный пункт которого – психологический прессинг, заставляющий субъекта воспринимать виртуальную посмертную жизнь, как свое несомненное будущее, и откупаться от посмертных пыток реальными ресурсами, в частности – трудом.
– Кватро! Откуда ты знаешь, что рахманы поступают именно так?
– Так или иначе, – ответил он, – общинники работают, не получая реальной оплаты.
– Но это ни о чем не говорит! – возразила она, – Когда ты занимаешься со мной по программе подготовки к колледжу, ты тоже не получаешь реальной оплаты!
Возникла пауза, в течение которой Чинкл успел закурить сигарету, а Зирка – густо покраснеть от кончика носа до корней волос.
– Кватро, извини, я сказала глупость!
– Нет, ты просто построила одну из плоскостей мотивационной сепарации. И, что интересно, ты навела меня на мысль о другой плоскости того же класса. Давай-ка попробуем развить эту тему. Я уже говорил, что, как правило, суть такого метода жреческого обогащения – в рэкете через угрозы посмертными пытками. Будь так у элезианских рахманов, никакой проблемы бы не возникло.
– Почему не возникло бы? – робко спросила она.
– В силу типичности ситуации, – пояснил он, – Не требовалась бы экспертиза. Суд установил бы факт технического обращения в рабство. Элизианское имущество конфисковали бы, а восьмерых рахманов бы поставили к стенке завтра на рассвете. INDEMI все равно номинировала их на ВМГС, но у суда это вызвало сомнения. В результате, мне подбросили задачу социально-экономического анализа. Ты верно отметила, труд без реальной оплаты далеко не всегда означает рабское положение работника. Вопрос в том, каковы мотивы участников этого процесса. Мне крайне интересно услышать твою версию ответа на этот вопрос.
Зирка сплела пальцы и на секунду прикусила губу. Потом тихо спросила:
– От моего ответа что-то будет зависеть?
– Весьма вероятно, – подтвердил Кватро.
– Тогда, можно, я начну не сразу с ответа? Можно, я попробую рассказать?
– Aita pe-a, Излагай все, что считаешь важным.
– Тогда я начну с истории. Элизиане приехали сюда три года назад, из Египта, где их преследовали мусульманские власти. В том году была война в Трансэкваториальной Африке, и за счет этого, они получили разрешение эмигрировать вместе со своими семьями. Я, правда, не понимаю, какая тут связь…
– Связь простая, – сказал Кватро, – В ходе зимней кампании 20-21-го года исламисты потерпели серьезное поражение в Африке. Умеренно-мусульманские власти Египта отреагировали смещением ближе к религиозному нейтралитету, а многие общины, преследовавшиеся, как «сектантские», получили субсидии на массовую эмиграцию. Странно, что элизиане выбрали Меганезию. Здесь не место фундаменталистам…
– Элизиане – это не фундаменталисты, – перебила Зирка, – Они выступают за свободу религии, и они приехали сюда в надежде, что Меганезия – свободная страна и здесь можно свободно исповедовать свою веру. Что здесь не будет гонений.
Математик удивленно поднял брови.
– Не фундаменталисты? А как же их доктрина о превращении мира в сад, на воротах которого висит табличка с длинным перечнем запретов по поводу амулетов, голой задницы, бодиарта, хард-рока, азартных игр и камасутры?
– У них в доктрине не написано про табличку! – возразила она.
– Табличка уже висит, – отрезал Кватро, – Это непосредственно-наблюдаемый факт. Соответственно, по их доктрине, когда этот сад-элизиум разрастается до размеров планеты, то места для остальных людей, не-элизиан, уже не остается.
– Кватро! – воскликнула она, – Ты не понимаешь! Сад, который здесь, это символ, и превращение мира в сад не значит, что всю сушу на планете, до последнего гектара, распашут плугом и засадят декоративными кустами и фруктовыми деревьями!
– Я читаю, как написано, а написано: совершится бла-бла-бла, и мир станет единым райским садом-элизиумом где… И дальше идет рекламный клип.
– Бла-бла-бла? – переспросила Зирка.
– Бла-бла-бла, – подтвердил он, – На человеческий язык не переводится.