Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том II: В Палестине (1919–1942)
Шрифт:
Седых вспоминает далее, что
борьба с большевиками и с большевицкой провокацией, – вне этого Бурцев не видел никакого смысла в жизни. Было вообще непонятно, как этот человек существовал, – земными благами он не интересовался и тратить деньги на себя, на свои личные нужды считал величайшим грехом. Если случайно в руки Владимира Львовича попадали несколько сот франков, он немедленно бежал к типографу и заказывал очередную свою брошюру.
О слабости этой хорошо знали друзья, заботившиеся о Бурцеве, и, в конце концов, перестали ему давать деньги, – платили за комнату в отеле, покупали для него обеденные талоны в русской студенческой столовой, а Владимир Львович, прищурив глаза, смотрел на людей с укором:
– Как же так? Сколько денег зря потратили! А у
Аналогия Бурцева с Дон-Кихотом была широко распространенной среди тех, кто хорошо его знал. Не только сами писатели, но даже их герои прилагают к нему этот привычно звучащий рядом с его именем провербиальный образ. В романе Н. Брешко-Брешковского «Белые и красные» на вопрос «А где сейчас Бурцев?», один из персонажей, прототипом которого послужило реальное историческое лицо – известный мастер сыска Владимир Григорьевич Орлов, тот самый, который, возможно, был замешан в составлении доносов на Рутенберга (см. III: 2), – отвечает (речь идет о времени большевистского переворота):
– В Крестах, к сожалению. Большевики упрятали. Он слишком много знает про них, чтобы получить свободу. Знает, кто сколько получал от немцев… Упрямый человек! Они ему говорят: «Откажитесь от ваших разоблачений, и мы вас выпустим». Слышать не хочет. Ни за какие коврижки! А что ему стоит? Пообещай, а потом, уже на свободе, очутившись за пределами досягаемости, дуй эту сволочь и в хвост и в гриву! Упрямый старикан, Дон-Кихот!.. (Брешко-Брешковский 1926,1: 79).
См. также в некрологе Бурцева, написанном В. Зензиновым:
Всю свою жизнь Бурцев был enfant terrible и Дон-Кихотом. Кстати сказать, на Рыцаря Печального Образа он внешне походил сам настолько, что мог бы изображать его без грима – достаточно было снять очки (Зензинов 1943: 363).
См. еще к этому статью Н. Альбуса и С.П. Мельгунова «Последний из Дон-Кихотов (К 10-летию кончины В.Л. Бурцева)» (Альбус, Мельгунов 1952: 155-60).
Итак, новый импульс отношениям Бурцева и Рутенберга придала вспышка арабского террора: 23 августа 1929 г. в Палестине – Иерусалиме, Хевроне, Цфате и ряде других городов – произошли антиеврейские беспорядки, продолжавшиеся несколько дней. Прямым поводом к ним послужил спор евреев и арабов о Стене Плача: иерусалимский муфтий Хадж Амин эль Хусейни открыто обвинил евреев в использовании ими в культовых целях мест арабских святынь.
Арабы хотели устроить резню евреев в Палестине; задача евреев – ответить на это священной войной, – писал в эти дни известный еврейский писатель Шолом Аш. – Если это называется грехом, то все мы за такой грех. Происходящее в Палестине явилось для нас хорошим экзаменом, – мы открыто говорим об этом всему миру. Не только в Палестине, но где бы то ни было любая попытка насилия против евреев должна встретить ответную реакцию. Именно об этом просят нас наши братья, замученные в Палестине, и преподнесенный нам урок мы хорошо запомним. Было бы неплохо, чтобы и другие это запомнили (цит. по обзору: The Hebrew and Yiddish Press // Jewish World. 1929. September 26. P. 24).
Хотя в приводившемся в I: 2 очерке-репортаже О. Дымова о Рутенберге последний и ответствует бодро и оптимистично на вопрос, что он думает о происшедших в Эрец-Исраэль кровавых событиях, вряд ли, если эти бодрость и оптимизм на самом деле имели место, были не наигранными, а проблема легко и просто разрешимой. В дневнике Рутенберга имеется недатированная запись, относящаяся, по всей видимости, к данным событиям ( RA):
Неужто правы те, кто говорит, что резней руководят московские агенты? Если подтвердятся самые крайние подозрения и слухи, это приведет к мировому антибольшевистскому скандалу. Нельзя, однако, поддаваться панике и торопиться с выводами.
Эта запись при всей ее сдержанности и краткости свидетельствует о тех сомнениях, которые посещали Рутенберга в связи с распространившимися слухами о том, что в организации вооруженных выступлений арабов против евреев важную роль играли коммунистические происки и козни. Одним из главных инициаторов и пропагандистов такой интерпретации палестинских событий был Бурцев, и вполне вероятно, что приведенное ру-тенберговское размышление является своеобразной реакцией на нее.
Для жителей еврейского ишуване было секрета в том, что действия местных коммунистов направляла «рука Москвы». Разумеется, речь шла не о вооруженных столкновениях, толчком к которым, как понимали все, служила религиозно-национальная рознь, а об общей атмосфере пропагандистского подстрекательства к «освободительной борьбе».
«Передовым» отрядом борьбы с капиталом в Палестине была коммунистическая организация, насчитывавшая несколько сотен человек (подробно о деятельности Коминтерна в Палестине см.: Dotan 1991). Ее лидером был Вольф Авербух (клички: «Даниэль», «Абузиам» и др.; 1890–1937?), который, начиная с 15-летнего возраста, принимал участие в российском революционном движении. После прибытия в 1922 г. в Эрец-Исраэль он через короткое время был вынужден уйти в подполье. В руководящее ядро палестинских коммунистов входили также Йосеф Бергер-Барзилай (наст, имя Ицхак Желазник 1904-78), Нахум Лещинский и Моше (Меир) Куперман. Коммунисты имели свою типографию, в которой печаталась пропагандистская литература на иврите и арабском. В августе-сентябре 1929 г. В. Авербух в Эрец-Исраэль отсутствовал: незадолго до этого Коминтерн вызвал его в Москву (Berger-Barzilai 1968: 92). Зато в стране находился представитель Коминтерна чех Богумил Шмераль (1880–1941), в прошлом, до Первой мировой войны, представитель чешской социал-демократии в австро-венгерском парламенте, затем один из основателей коммунистической партии Чехословакии – вообще фигура крайне заметная и важная в международном коммунистическом движении (см. его книгу, изданную в советской России: Чехословаки и эсеры. М.: ГИЗ, 1922). В своих воспоминаниях, изданных много лет спустя после описываемых палестинских событий, Й. Бергер-Барзилай рисовал портрет полнотелого гиганта, в очках, медленно и тяжело ступавшего по земле, которого легко можно было принять за представителя крупной европейской фирмы, что и значилось в его фальшивых документах (Berger-Barzilai 1968: 93-4).
Совершенно ясно, что о присутствии в Палестине коминтерновского агента не было известно не только британским властям, но и рядовым палестинским коммунистам. При этом Й. Бергер-Барзилай объясняет появление Шмераля в Палестине его «ссылкой» подальше от Праги и вообще Европы, на которой настоял Сталин, видевший в чешском коммунисте угрозу собственному величию и авторитету (там же: 94).
Когда начался арабский погром и Шмераль из расположенной неподалеку от Иерусалима арабской деревни Бейт-Цафафа, где была его резиденция и где находилась типография коммунистов, был переведен в более безопасное место, он начал проявлять признаки беспокойства: если факт его присутствия в эти дни в Палестине обнаружится, предстоит давать тяжелые объяснения, и тень подозрения неизбежно падет на Коминтерн (там же: 92). Поэтому было сделано все возможное, чтобы, спасая репутацию коммунистического интернационала, помочь его посланцу покинуть эти края, пока его след не был в них обнаружен. Вспоминая об этом почти сорок лет спустя, Бергер-Барзилай пишет, что небольшая группа коммунистов, включая его самого и упомянутых выше Лещинского и Купермана, знавших о секретном визите Шмераля в Палестину, дала тогда клятву не разглашать никогда и ни перед кем эту священную тайну (там же: 100).
По версии хлебнувшего полной мерой от коммунистического режима Бергера-Барзилая 7, который в конце жизни вроде бы не должен был ничего утаивать или лукавить, ни местные коммунисты, ни посланец Коминтерна никакого отношения к провоцированию арабских беспорядков не имели. Для самих палестинских коммунистов эти беспорядки явились полной неожиданностью и фактически были направлены против тех целей, во имя которых они трудились не покладая рук, – создания единого безнационального фронта борьбы против английского капитала и его еврейских и арабских защитников и апологетов. Однако, как свидетельствует Бергер-Барзилай, в освещении этих событий взяла верх иная интерпретация.