Пиноктико
Шрифт:
Но с тех пор здесь всё изменилось… Интерес города к этой самой «зоне» почему-то остыл… Мне говорили, что ничего подобного во время «Дней открытых дверей» здесь больше не происходит… Вообще никого нет, царят пыль и уныние, ну может, горстка посетителей, мгновенно поглощаемая зевающей «зоной»…
Власти города давно уже пытаются снести казармы, но, как это часто бывает, именно в этот момент художники каждый раз объединяются, собирают подписи видных деятелей культуры, «коммунары» маршируют с плакатами перед ратушей — и всё в таком духе…
И мягкотелые наши власти каждый раз не решаются довести дело до конца, то есть снести наконец бульдозерами этот гадюшник и построить на его месте
Я об этом знаю не понаслышке — он заходит иногда к скульптору Морицу, старик хранит в отдельной папочке рисунки, которые обербургомистр делает, сидя в его хижине, карандашные наброски на листах A4… Почему-то Мориц не показывает их никому… Но говорит, что бургомистр рисует совсем не дурно… Может быть, Мориц и даёт ему уроки…
Старик напускает вокруг визитов сановного чиновника в свою хижину толстую дымовую завесу…
Напротив «зоны» уже стоят новые здания, с некоторой натяжкой их даже можно назвать небоскрёбами… Целый, можно сказать, даун-таун… Их не было, когда я ходил здесь несколько лет назад, а теперь они есть, они стоят — подсвеченные синими огоньками, офисные здания, похожие на мерцающие серверы в комнатке системного администратора, а если учесть, что дужи, как и художники, не имеют права спать на рабочем месте, логично было бы построить с другой стороны дороги спальный район…
Дужам было бы очень удобно — только дорогу перейти… Но, как я уже сказал, художники пока что не позволяют снести свои казармы, чуть что — на баррикады…
Так вроде их и нет больше здесь, кажется, что «зона» вообще вымерла, все эвакуированы, пусто, тихо, такой себе чернобыль…
Но как только вдалеке слышится шум бульдозеров, художники вылезают из щелей, как тараканы, и объединяются в стаю — с транспарантами, прямо напротив ратуши…
То есть, по словам всё той же Дженни, как это ни грустно, Домагштрассе давно уже превратилась в колонию живописных лузеров…
Её собственное — Дженни — желание получить в дополнение к диплому свободной кунстлерши диплом гимназийного учителя связано, в первую очередь, со страхом стать жительницей «зоны».. «Всю жизнь писать поверх непроданных картин новые — точно так же никому не нужные…
Но Дженни не прошла по весу — на учителя, который на самом деле является госслужащим…
На самом деле это смешно и грустно — что её не взяли…
Это как если бы в литературный, скажем, институт в Лейпциге, принимали только абитуриентов «веса пера» [32] … «Эмо-бой весит не больше сорока килограммов…» Но при чём тут? Дженни — вовсе не эмо, хотя внешне так выглядит, и розовые чулочки у неё имеются…
32
Есть такая весовая категория у боксёров (Federgewicht).
Я с трудом могу объяснить другое — своё желание пожить в этой зоне… Хотя после всего, что я написал перед этим, может быть, это и не нуждается в объяснении…
В ателье стоял кожаный диван и ещё канапе, на которое Дженни переползала, если я, по её словам, храпел…
Так мы прожили несколько дней, а потом меня оставили там одного на одну ночь…
— Сегодня переезжаем на квартиру, о’кей? — сказала Дженни.
— Зачем? — потянулся я. — Здесь так хорошо.
— Это тебе хорошо.
— А тебе разве нет?
— Мне не нравится, что мы здесь живём. Мне не нравится, что ты впал в какое-то идиотическое состояние…
— Это состояние называется «блаженство», Дженни. В котором ты к тому же сама и виновата!
— Нет-нет,
— А я?
— Ну и ты чтоб там же валялся…
— Но можно ещё несколько дней здесь?
— Ладно, спи, — сказала она, — здесь один, если тебе так хочется. У нас будет показ слайдов, в моём классе, в Академии, это затянется допоздна, и у меня нет никакого желания потом оттуда добираться сюда…
33
Немецкая сказочная страна, где молочные реки, кисельные берега, не нужно ни о чём заботиться… Есть знаменитая картина Брейгеля Старшего с таким названием: под деревом лежат тучные увальни, а вокруг них бегает еда — куриное яичко на человечьих ножках, со вставленной в него ложечкой, поросёнок, в котором уже торчит ножик. Ещё в Шлараффенлянде всё наоборот, т. е. там поменялись местами дети и родители, добродетельные граждане и тунеядцы и т. д. и т. п.
— Я тебя встречу.
— Нет, я сегодня ночую дома.
Я многое пережил за ту ночь, причём ни тогда — на следующий день, — ни сейчас — по прошествии двух лет — у меня нет ни малейшего желания разбираться, что было во сне, а что наяву… Юнг считал, что сны, похожие на явь, как две капли воды, — это признак усталости, умственного истощения или чего-то в таком роде…
Но я так не думаю… От чего бы я так уже истощился? От Дженни? Тоже не думаю…
Тем не менее, в ту ночь меня бросили без спасательного круга… И многого другого, к чему я уже привык… Честно говоря, в первый раз, когда мы падали на её матрас, я боялся, что, проведя рукой по её бедру, я не включусь… Линия, проходящая по бедру, ягодице и талии Штефи, была как бы ключом к моей голове, а оттуда сигнал уже шёл куда надо… Я на самом деле думал, что без этой линии я просто не включаюсь… Особенно, когда вместо талии — спасательный круг…
Но всё оказалось совсем не так… Я не могу сказать, что Штефи совсем покинула мою голову, она, скажем, мне снится иногда… Но в ту ночь она мне и не снилась, а когда я проснулся, рядом не было не только её, но и Дженни…
Ночью я проснулся один, в холодном, заваленном холстами помещении… И не мог не вспомнить рассказ отца…
Да, там было много холстов, но помещение было большим, и в нём хватало места и людям, и картинам… И даже чему-то третьему, некоему homo-farbe… И этот некто был я…
В голове мелькало что-то смурное, прочитанное в журнале Никеля и Крахта…
Что живопись в Египте родилась одномоментно с искусством мумификации… Асфальт, краски, мумиё…
Е-моё [34] , всё это теперь смешалось у меня в голове, я ощущал себя комком древней краски, может быть, во сне я был египтянином…
Но теперь мне хотелось стряхнуть с себя этот сон… Я не хотел быть стыком живописи и жизни… В виде мумии… Меня тогда уже больше устраивала версия Ахима — ожившая картина… Можно было ведь трактовать его рассказ и так… Притом что, если всё это действительно так начиналось — в Египте, это могло служить хоть и косвенным, но всё-таки подтверждением… Того, что всё это вполне может так же и закончиться…
34
В оригинале «Mai Oh Mai» (баварский). Я хотел заменить на «йо-йо», но захотелось вдруг поменьше иностранных слов… И побольше исконно русских междометий…