Пионер всем ребятам пример
Шрифт:
Я изложил всё вышесказанное моему пленнику. Тот и рад был бы выругаться матом, но боялся.
– Если ты, сука, против Аньки еще чего затеешь, быть тебе в колонии и лежать под нарами у параши. Знаешь, кто там лежит?
Образованный пленник знал. Он сопел, стонал от боли и ничего не мог сделать.
Врачихи в медпункте чего нибудь соврешь. Найдешь, что соврать, тебе не впервой. Нас не ищи. Мы сами тебя найдем, если понадобиться. Нас много!!
На морду преступника опять был накинут мешок. Он получил удар по почкам, болезненный и отвлекающий
Мгновенная доставка обездвиженного тела в надлежащее место прелестная штука. Только что могучий и ужасный главарь банды лежал обгаженный в коридорчике корпуса и стонал от боли. Он сам не верил, что спасся. Я тоже жалел, что не отправил нашего героя в знакомое болото. Но слишком много свидетелей. Нельзя.
Тащиться с раздосадованным напарником через ночные деревья и кусты, то еще удовольствие. Для него ночных приключений было выше крыши. Чем бы поощрить друга Горчицу? Попробую накормить его досыта. Похоже, в России дети простых людей с рождения ходят полуголодными…
– Ешь пирожное Анька и слушай меня. Твои обидчики наказаны. Манулиха сидит в клетке и больше на тебя не нападет. А урода тощего я сегодня ночью пытал и заставил признаться во всем. Как ты думаешь, он на тебя не донесет?
Она смотрела на меня, глотая слезы. Полунадкушенное пирожное лежало на столике. Храпела в предбаннике бдительная медсестра. Что за нелепая страна.
– Я не знаю Боря. Стоит нас чуть-чуть заподозрить и уже всё. Маму с работы выгонят, меня из школы исключат. В Ленинграде нам не жить.
Глава 39
Маленькая белочка ничего не могла сказать. Придется проконсультироваться со старой опытной бельчихой.
– Ты как Аня, транспортировку перенесешь? Нога позволит?
– Да она совсем уже прошла Боря. Ты не знаешь, что у нас …… эта, как её, регенерация не как у людей. Мы другие Боря!!
И опять слезы.
– Доедай пирожное, Анища. Зря что ли я старался, пёр его из Ленинграда. Значитца так. Доставляю тебя в город Ленинград, где ты держишь совет со своею многоопытною мамашей. По итогам совета будем думать дальше. Только одно НО.
– Что Боря? У нас денег немного есть. Мы тебе…
– Вот дура.
Я был немного смущен. А ведь это норма. Для моего покинутого ублюдочного мирка, это норма. Деньги, товар, деньги. И прочие услуги. Что ж я удивляюсь, что незнакомая белочка из этого мира принимает меня за черт те что. Я и есть черт те что.
– Мне ни от тебя, ни от твоей мамаши ничего не нужно. Помогаю просто так, из интереса. Не люблю, когда зверей обижают. Даже людей особо не стоит обижать. Я о другом, Анечка.
– О чем Боря?
– В человеческом то облике мне тебя до Питера и не дотащить. Отъелась ты на пирожных, уважаемая Анна. Оборачивайся белочкой, тогда довезу.
– Боря. Я зверем людей боюсь. В руках могу и укусить.
– Постарайся не кусаться. Давай быстрее решай.
Хорошо, что я нагрянул к Аньке в своем хорошем костюме. Пионерские трусики и маечка не подходящий прикид для города Ленина. Дрожащая от страха белка приютилась у меня на груди. Адрес я у Ани выведал и уточнил пару знакомых мне примет по городу…
Когда среди ночи тебе стучат в дверь и голосом дочери, пребывающей, как известно, на краю света, говорят: здравствуй мама, нам надо поговорить. Что вы подумаете? Правильно. Что с вами говорит: привидение, оборотень обманщик, вампир или сотрудник органов госбезопасности. Последнее более вероятно.
Материнское сердце не обманешь, мать открыла дочке после третьего звонка.
Пока они обнимались, плакали и расспрашивали друг друга, причем мать была инициатором расспросов, я рассматривал интерьер квартиры простого советского оборотня. Скромненько, весьма и весьма. Видно, что духовные запросы у мамы и дочери в наличии. В комнате стоит плохонькое пианино. На полке книг классика и несколько сборников поэтов, не приверженных марксизму ленинизму. Всякие там Бальмонты и прочие Гумилевы.
– Доченька! Ну как ты могла, как ты могла. Тысячу раз тебе говорила, когда обращаешься, гляди по сторонам. Не зевай, гляди по сторонам!
Что же нам теперь делать?!
– Вот этот вопрос я и хотел вам задать, уважаемая Анина мама. Сама Аня в затруднении. Я тоже неуверен, что этот подлец не донесет. Он меня боится, я могу его посадить. Но подлости не страшны никакие преграды. Вы лучше знаете жизнь, вам решать, как следует поступить. Если считаете, что Аньке нечего опасаться, то мы возвращаемся в пионерлагерь и отдыхаем дальше. Если же нет…
– Нет, Боря. Вас ведь Борей зовут, Аня мне рассказывала. Не оставят нас в покое. Черт нас понес, в Ленинграде поселиться. Хотя и в провинции не лучше. Нашего брата везде гнетут. Отслеживают, ловят и сажают в тюрьму. У дочи никакого будущего, а у меня что? Ставка учителя в школе для умственно отсталых и единственная отрада, наше пианино.
– Уехать куда-нибудь вы можете?
– Куда ж нам ехать? Есть у нас тётя в Литве. Но мы с ней давно связи потеряли. Она антисоветчица была ярая, может и посадили её уже.
– Письмо вы ей можете написать?
– Могу, а что? Пока письмо дойдет, пока ответит. Десять раз всё, что угодно может случиться.
– Садитесь, пишите письмо.
Забавно, что эта взрослая опытная белка слушалась слов четырнадцатилетнего мальчишки беспрекословно, словно под гипнозом.
………………………………………………………………………………..
Ночной Бирштонас довольно мрачное местечко. Прибалты рано ложатся спать и спят очень крепко. На неосвещенной улице я отыскивал с помощью фонарика дом Розалии Лапе. Имя очень даже, фамилия так себе. Чьё лапе, почему лапе. Белочкино ли, лисичкино. Или обычное, человеческое. Страшновато, идти может быть в логовище оборотня. Вдруг пожилая волчица попытается меня сожрать. Успею ли я увернуться?