Пионер. Назад в СССР
Шрифт:
Выудил эту информацию из сведений, полученных от Ванечкина. Мне понравилось, как это звучит.
— То есть? Почему подчиняться? Я — ваш пионервожатый. Отвечаю за вашу жизнь и ваш моральный облик. — Константин Викторович нервничал уже сильнее. Возникло такое чувство, что он в голове лихорадочно соображал, кто я такой. Вдруг, как тот же Лапин, сын какого-нибудь серьезного человека.
— А-а-а-а-а… так это не переживайте. С моим моральным обликом все хорошо. Разве я делаю что-то аморальное? Пью? Курю? Притащил сюда продажных женщин?
— Каких женщин? Ты… Я…
Не знаю, конечно,
— Константин Викторович, там сказали строится на ужин. — Радостно сообщила она. Потом заметила меня, поморщилась и шустро исчезла из поля зрения.
Думаю, в этот момент Прилизанный был единственным человеком в лагере, который любил Селедку всем сердцем.
— Строится на ужин. Слышали? — Он с облегчением выдохнул и выскочил из комнаты.
— Ну, ты, конечно, дал… Похоже, смена у нас будет веселая…– Высказался толстый Мишин.
Думаю, это было общее мнение о произошедшем.
Глава 5
После ужина мы снова вернулись в корпус. Я пытался оставаться спокойным, но чувствовал, это ненадолго. Сорвусь. Потому что, как минимум, мне грозит голод. Трескать эту чудесную еду, от которой тот же Мишин пребывал в восторге, я не могу. И не хочу. На одном хлебушке долго тоже не просидишь. Ходили, кстати, по лагерю строем. Парами. Вася, сожравший мою порцию, решил, наверное, что мы теперь друзья навеки, и все время отирался рядом. Соответственно, с ним мы и топали обратно в свой отряд.
Я надеялся, этот суматошный день, наконец, подойдет к своему финалу. Хотелось уже лечь, побыть в тишине, сосредоточиться и попробовать найти внезапно исчезнувшие способности псионика. Когда я думал о том, что они ушли навсегда, мне становилось дурно. Застрять до конца жизни Ванечкина, в данном времени, не хотелось бы вообще никак. А это единственный вариант покинуть сосуд без способностей. И то… Дальше — ни малейшего понимания. Куда денется мое сознание? Будет витать в воздухе? Короче, мне надо хорошенько подумать.
Но…не тут-то было. Нас собрали в комнате отдыха для чрезвычайно важного совещания. Всех. И мальчиков, и девочек. Учитывая, что хитрый Константин Викторович отправил за нами в спальню Елену Сергеевну, я вместе с остальными был вынужден топать на это мероприятие. Понял, что расстраивать блондинку не хочу. Мне нравится, когда она улыбается.
— Итак…– Прилизанный, куда же без него, выдержал театральную паузу. — Завтра у нас состоится торжественное открытие смены. Все, кто бывали в лагере «Дружба» раньше, знают, что каждый отряд готовит номер для концерта. Первое место — это первая звезда. Таких звезд за смену можно будет получить несколько. Отряд, набравший наибольшее количество звезд, станет лучшим и получит за это грамоту.
Вожатый снова замолчал. Наверное, давал присутствующим еще одну возможность проникнуться серьёзностью ситуации.
Самое интересное, после нашей небольшой стычки, которая внешне выглядела вполне прилично и придраться ему было не к чему, он косился в мою сторону с некоторым опасением. Я заметил еще в столовой, что Прилизанный расспрашивал о чем-то Елену Сергеевну. При этом периодически смотрел на меня. Не знаю, что конкретно она ему рассказала, но он ко мне больше не подходил. Сторонился.
— А когда мы пойдём на море?! — Выкрикнул кто-то с дальних рядов.
— Ребята, сейчас разговор о концерте. Давайте решим сначала этот вопрос. — Елена Сергеевна терпеливо разъяснила приоритетность задач особо жаждущим морских процедур.
Подростки расселись на стульях. Те, кому не хватило стульев, а их конечно же не хватило, разве может быть иначе, устроились прямо на полу, сложив ноги под себя крестиком. Но все равно, чисто по инерции, даже на полу, сидели в ряд.
Перед нами стояли Прилизанный, Елена Сергеевна и…Бегемот. Когда увидел Нину Васильевну, не удержавшись, хмыкнул вслух. Все собрались там, где нахожусь я. Ладно, блондинка. Данному факту даже рад. Пусть вариантов заинтересовать ее не имеется, все равно приятно. Мне нравится просто смотреть на нее со стороны. А там…Разберемся, что смогу придумать.
Но все хорошее непременно идет рука об руку с каким-нибудь дерьмецом. Закон вселенной. Проверено неоднократно на собственной шкуре. Даже последним случаем. Из тюрьмы я сбежал — это хорошо. Но сбежал туда, откуда теперь хрен выберешься. Это — плохо.
Поэтому не удивительно, что воспитателем оказалась чудная женщина-Бегемот. Я бы не имел ничего против, если бы она не цеплялась ко мне постоянно. Первый вопрос, который задала, появившись в отряде, естественно, касался меня и моего самочувствия. Просто мания какая-то у человека.
Кроме того, среди девчонок своего отряда, когда ходили в столовую, я увидел Машу Фокину. Естественно, рядом со своей неизменной подружкой Селедкой.
Наверное, поэтому Ванечкин так рвался в Пионерский лагерь. Знал, что его большая любовь будет находится под боком столько времени. Возможно, Петя имел даже планы. Не судьба…
Маша — это тоже неплохо. Вернее, никак. Мне от ее присутствия ни жарко, ни холодно. Чисто симпатичная девочка, которая радует взгляд. А вот Селедка… Точно никакой радости от ее нахождения рядом не испытывал. Она меня напрягала. Уж не знаю, по какой причине, однако малолетняя стерва питала к Ванечкину настолько сильную неприязнь, что даже когда рассаживались в комнате отдыха, демонстративно утащила Фокину на противоположный конец. Лишь бы подальше от меня. Еще громко все это комментировала рассуждениями, что там, на противоположном конце комнаты, легче дышать по причине отсутствия всяких больных придурков. Совсем не тонкий намек.
— Итак, ребята…– Бегемот вспомнила, что она, вообще-то, воспитатель, и перехватила инициативу, — Давайте подумаем, какой номер мы могли бы показать на завтрашнем концерте. По моему мнению, лучше всего поставить сценку. Слушаю ваши идеи.
Ну, собственно говоря, уже после этой фразы стало весело. Предложения, которые звучали от «ребят» поражали своим креативом и оригинальностью подхода.
Причем, мои, не дай бог, товарищи, выкрикивали их хором, стараясь переорать друг друга. Но особо отличился Ряскин. Тот самый рыжий пацан. Его, кстати, даже звали соответственно образу — Антон.