Пионеры Вселенной
Шрифт:
4
Оправившись от потрясения, члены Исполнительного комитета и его агенты опять стали выступать на студенческих сходках и в рабочих кружках, вести революционную пропаганду среди военных.
Только Кибальчич находился на особом положении. Ему категорически было запрещено выходить из дому…
Закрывшись в своем кабинете, он работал над статьями для «Слова», которые относила Людочка, писал для «Народной воли» и внимательно следил за научными и техническими заграничными изданиями, чтоб знать новейшие достижения в области вооружения и взрывчатых
Как-то, устав от работы, Кибальчич прошелся по комнате и, подойдя к окну, стал смотреть во двор. Двор был грязный, и посредине его разлилась большая мутная лужа.
Из-за сарая высыпали ребятишки, таща доску. Доску спустили в лужу, и двое смельчаков прыгнули на нее, но она тотчас утонула.
– Кошку! Я кошку поймал! – закричал пронзительно самый маленький.
Ребятишки выбрались из лужи, взяли кошку и, бросив ее на доску, оттолкнули. Кошка, оказавшись на середине лужи, испуганно замяукала. Мальчишки начали кидать в нее комьями земли, пытаясь сбить в воду, но кошка не решалась прыгать. Ветром доску придуло к другому краю лужи. Кошка, сжавшись в комок, прыгнула на землю, оттолкнув доску задними лапами.
«Браво! Браво, кошка! – прошептал Кибальчич. – Браво! Браво! Как славно… Кошка прыгнула вперед, а плот от ее толчка пошел назад… Ведь так и в снаряде. От сгорания спрессованного пороха газы будут вырываться в одну сторону, а снаряд толкать в другую. Кошка наглядно подтвердила мои догадки о реактивной силе. Браво! Браво кошке!.. Я верю, реактивные силы можно заставить служить человеку. Да еще с какой выгодой! Если реактивный снаряд поместить в конце поезда, он может двигать весь состав вдвое быстрее. Почему же об этом до сих пор никто не задумывался?»
Кибальчич, прохаживаясь, продолжал думать:
«Да, применение реактивных сил могло бы вызвать настоящий переворот в технике. Ведь если снаряд установить на пароход, то пароход может развить невиданную скорость…»
Кибальчич наступил на что-то мягкое, упругое и еле устоял. «Что такое?» Он поднял серый небольшой мячик.
«Странно… Может, мальчишки играли в лапту и случайно попали в открытую форточку?»
Он стал мять в руках твердую упругую массу.
«Безусловно внутри воздух. Но какая крепость!.. А если каучуковые шары сделать диаметром в аршин, накачать их воздухом и насадить на оси – получатся колеса, на которых можно будет ездить по любым дорогам. Правда, можно… А если телегу на таких колесах снабдить реактивным снарядом, – она обгонит самого быстрого рысака…»
Кибальчич взмахнул руками и сделал глубокий вздох:
«Эх, на улицу бы теперь… в библиотеку. Так много мне нужно прочесть и узнать. Необходимо сделать подсчеты… Но, увы! Пока я должен сидеть дома и ждать… Что, кажется, звонят?» Кибальчич насторожился, прислушался. Дверь открыли. В передней послышался голос Михайлова; и тотчас он вошел, поздоровался, сел на диван:
– Ну, дружище, настало и нам время менять квартиру. Сегодня Клеточников сообщил, что в Третьем отделении получен донос вашего старшего дворника.
– Как, он сообщил, что здесь тайная типография?
– Ну, если б он знал о типографии, все были бы уже арестованы, – усмехнулся Михайлов. – Он донес лишь о том, что сосед, отставной генерал, жалуется на подозрительный шум по ночам. Будто бы капает вода…
– Да, да, дворник приходил к нам, спрашивал, не протекает ли умывальник. А это генерал слышит звук падающих в кассы свинцовых литер, когда разбираем набор.
– А, вот что, – удивился Михайлов. – Хорошо, что ему пригрезились капли… Ну, как бы там ни было, – сегодня вечером вы должны переехать. Я на этой же улице подыскал подходящие помещения. Придут друзья, и все оборудование перенесем на себе…
5
Двадцать пятого октября петербургский Военно-окружной суд под председательством генерала Лейха начал рассмотрение дела шестнадцати террористов, из которых двенадцать были народовольцы.
Царские власти, собрав участников разных покушений и других дел, старались придать процессу шестнадцати широкую гласность, чтобы запугать народ и убедить его в том, то народно-революционная партия полностью разгромлена.
Огромный зал судебного присутствия еще до начала заседания был заполнен до отказа.
Опрос подсудимых и оглашение обвинительного акта, который читал тучный секретарь, страдающий одышкой, затянулись на несколько часов.
Подсудимые обвинялись в убийстве харьковского губернатора князя Кропоткина, в четырех покушениях на царя, в вооруженной защите тайной типографии на Саперном, в подкопах под казначейство с целью изъятия средств на нужды народно-революционной партии, а персонально Пресняков – в вооруженном сопротивлении властям при аресте.
Когда оглашение обвинительного акта закончилось, утомленная публика вышла в просторные кулуары, чтоб размяться, отдохнуть и поговорить. Все собирались группками, окружая важных сенаторов, прокуроров и знаменитых адвокатов.
Пожалуй, больше всех народу толпилось вокруг рослого, представительного Верховского, который, играя черными подвижными бровями, говорил с важной уверенностью:
– Ну-с, что я могу предречь, господа? Дело весьма разветвленное, похожее на уравнение со многими неизвестными. Вряд ли этот процесс внесет полную ясность… да-с…
– Помилуйте, Владимир Станиславович, как же вы можете утверждать подобное, – еще издали забасил сенатор Пухов в парадном мундире и, раздвигая животом собравшихся, подошел к Верховскому, шевеля моржовыми усами. – Уж вы поверьте мне, старому бойцу, – на этот раз с нигилистами будет покончено! Сей процесс можно рассматривать как агонию социалистов и их партии.
– Будем надеяться, будем надеяться, дорогой Аристарх Аристархович, – с улыбкой приветствовал его Верховский, уклоняясь от спора. – А не заглянуть ли нам в буфет? После такого заседания не мешало бы и подкрепиться.
– Да, да, – зарокотал сенатор, – без подкрепления мы не выдержим… Извините, господа, извините.
Сенатор повернулся, чтоб идти в буфет, и вдруг замер, услышав приглушенный вздох столпившихся: на его спине была приклеена бумажка с четкими печатными буквами: «От Исполнительного комитета».