Пионовый фонарь
Шрифт:
Страшно мне здесь жить, сил моих нет..."
Соседи пошли приделывать к этим россказням хвосты, к хвостам еще хвосты, и начали люди толковать, будто к господину Хагиваре привидения наведывались целыми толпами, а у источника в Нэдзу по ночам слышен женский плач. Наконец Хакуодо Юсай, будучи человеком робким, не выдержал и переехал в Канда на улицу Хатаго. Томодзо только того и ждал. Заявив, что страха больше вытерпеть не может, он вместе с О-Минэ переселился в родные места - в уезд Курихаси, через который идет дорога Накасэн-до.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Рассудив, что на сто рё, полученные от привидений, можно начать
Но разве не справедливы золотые слова древних: "Боги не мешают процветанию смертных. Добиваясь процветания, человек побеждает небо, но вот он достиг желаемого, и небо побеждает его". Никогда еще не было и никогда не будет так, чтобы шальные деньги принесли добро. К апрелю следующего года Томодзо уже забыл про прежнее свое нищее житье, и захотелось ему пороскошествовать. Захотелось шелковых одежд с гербами, захотелось парчовых оби, захотелось кожаной обуви. Как-то раз, попивая вино в харчевне "Сасая", приметил он там одну красотку служаночку. Девка эта была собой приметная, лет двадцати семи, а на вид не больше чем двадцати четырех, и сердце Томодзо затрепетало. Поднявшись на второй этаж, он стал расспрашивать хозяина об этой служанке и узнал вот что. Не так давно в этом доме остановились путники, муж и жена. Муж, как стало известно, самурай, был где-то ранен в ногу, да так тяжело, что не мог стоять. Прожили они при харчевне довольно долго, вконец проелись, и поскольку кормить их за свой счет стало накладно, хозяин нашел им домик у дамбы, а жену взял в харчевню служанкой. Так они теперь и живут на ту мелочь, что зарабатывает жена. Выслушав хозяина, Томодзо решил, что за деньги эта баба разрешит все что угодно. В тот вечер он одарил ее несколькими медяками и ушел восвояси, однако с тех пор зачастил в "Сасая", принялся красотку улещивать, не жалея ни денег, ни слов, и в конце концов сошелся с нею.
Женщина эта была, конечно, О-Куни. Убив и ограбив Иидзиму Хэйдзаэмона, она вместе со своим любовником Миянобэ Гэндзиро бежала из Эдо к родным в Этиго. Но оказалось, что родных ее там больше нет. Не зная куда деваться, они долго блуждали по тракту Осюдзи, вышли на дорогу Симокай-до и еле живые добрались до Курихаси. Благодаря заботам хозяина харчевни им удалось продержаться еще немного, а затем О-Куни и вовсе опустилась, и тут ее нашел Томодзо. Хитрая и злобная О-Куни сразу поняла, что это скоробогач и из него можно извлечь пользу, поэтому позволила ему склонить себя к любовной связи. А Томодзо в свои сорок с лишним лет вообразил, что эта молодая красавица в него влюбилась, совсем потерял голову и проводил в "Сасая" все ночи напролет.
Между тем его жена О-Минэ места себе не находила от ревности и едва сдерживала себя, стесняясь прислуги. Однажды, заметив погонщика Кюдзо, проходившего мимо лавки со своей лошадью, она окликнула его:
– Эй, Кюдзо, что же это та проходишь и не заглянешь к нам?
Кюдзо остановился.
– Здравствуй, хозяйка, - сказал он.
– Это верно, давно у вас не был. И рад бы заглянуть на минуточку, да вот, видишь, спешу, груз тут надо в одно место отвезти. Нет, никак не могу. Спасибо тебе еще раз за деньги, что дала мне тогда...
– Ладно, ладно, не выдумывай, ты ведь нам все равно что родственник...
Может быть, все-таки зайдешь? Я бы тебе чарку поднесла...
– Что, чарку? В таком разе зайду, прошу прощения...
– Кюдзо, не мешкая, привязал лошадь возле лавки и с черного хода вошел в комнаты.
– Меня теперь все любят, как я есть вроде бы родственник вашему хозяину... Богач он стал с прошлого года, вот я и задираю нос.
О-Минэ завернула в клочок бумаги несколько монет и протянула ему.
– Вот, возьми, - сказала она.
– Парень ты хороший, купишь себе что-нибудь.
– Каждый раз я от вас с деньгами, - ухмыльнулся Кюдзо.
– Ну, спасибо.
Неловко вроде бы, да как не принять, когда от чистого сердца дают... Ого, на ощупь там, кажется, денег немалая толика, глядишь, и на кимоно какое-нибудь достанет... Благодарю покорно.
– Будет тебе, не рассыпайся так, мне даже неловко... Кстати, вот я хочу от тебя кое о чем узнать. Мой хозяин с апреля только и знает, что ночует в "Сасая", говорят, и ты с ним вместе там гуляешь, правда? Ну-ка, расскажи, что у него там такое?
– Ничего я такого не знаю, - сказал Кюдзо.
– Не прикидывайся, - сказала О-Минэ.
– Мне все известно.
– Не знаю, что там тебе известно...
– Я говорю об этой бабе в "Сасая", - пояснила О-Минэ.
– Да ты не беспокойся, хозяин мне сам вчера во всем признался. И не думай, что я ревную.
Я уже старуха, куда уж мне ревновать, я только за хозяина боюсь... Знаешь ведь, какой он у нас славный... Вчера вечером мне все рассказал и сам же над собой смеется. А ты-то все мнешься, упираешься, проходишь мимо и зайти боишься... Эх, ты!
– Вот оно что...
– сказал Кюдзо.
– Надо же, а хозяин-то мне говорит, молчи, мол, говорит, если ты не проболтаешься, она никогда не узнает... Ну мне что, я и молчу. Зачем, думаю, говорить тебе об этом. Еще обидишься... Жена как-никак... А хозяин, оказывается, сам все рассказал... Вот потеха-то!
– Все рассказал, все как есть... А ты с ним часто ходишь?
– Эта его сучка, она из господских подстилок. Мужа ее зовут, кажись, Гэндзиро, в ногу он раненный и не может ходить. Живут они у дамбы. Она в "Сасая" прислуживает, там хозяин ее послушал, зажалел, она его враз окрутила... Деньги стал ей жаловать. В первый раз дал три медяка, во второй раз два золотых отвалил! Ну, звать ее О-Куни, лет ей, говорят, двадцать семь, собой, конечно, красавица, тебе с нею не срав... В общем, совсем другая, не такая, как ты, господская штучка, гордая, но ничего, хорошенькая бабенка...
– А давно он с ней закрутил, не знаешь? Он говорил вчера, да я запамятовала...
– Со второго апреля, что ли...
– Вот подлец!
– вскричала О-Минэ.
– Крутил с чужой бабой со второго апреля и мне хоть бы словечко сказал! Бесстыдный негодяй! А я кого ни спрашиваю, ну никто ничего толком не говорит! Ну, спасибо тебе, Кюдзо. Теперь я буду знать!
– Постой, - сказал Кюдзо.
– Так хозяин тебе и не говорил ничего?
– Конечно, нет! Что он, дурак, что ли, мне о таких вещах рассказывать?