Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII
Шрифт:
— Ладно. Сергею передай: Центр его работой с Чиновником и Инженером доволен. Обе линии спокойные, и ты, Иштван, подготовь передачу обоих Лёвушке. Да, чтобы не забыть: скажи Сергею, Капельдудкер проверен. Обыкновенный жуликоватый обыватель, придавленный несчастьем. Для Амстердама годится, но с условием, чтобы Сергей не посвящал его в курс дела. Можно сделать кое-какие намеки, но не больше. Потом будет видно. А вот Валле — матерый прохвост: оказывается, он еще в тридцать втором году записался в Берлине в компартию, а в Хемнице — к гитлеровцам. Понял? Чтобы не проиграть при любом исходе борьбы! Пусть Грета будет с ним
Лиловый мутный вечер поздней берлинской осени. Грязная слякоть. Дождь со снегом, желтые фонари. Игра цветных реклам сквозь льющуюся в темноте воду. Все расплывается, все неясно. На угловом здании над входом реклама «Cafe Uhlandeck». Мимо бегут люди, горбящиеся под зонтиками. Блестят мокрые плащи. Под голой мокрой липой две низенькие скамеечки. На них кипы газет, прикрытые обрывками домашней клеенки. В дупло дерева воткнуто древко рекламного красного со свастикой флага с надписью: «Volkischer Beobachter». Между скамеечками стоит Грета. Дырявая кухонная клеенка повязана у нее на шее поверх головы в виде плаща с капюшоном. Плачущим голосом она кричит сквозь ровный гул уличного движения и дождя:
— Вечерние газеты, герршафтен! Покупайте свежие газеты, мои дамы и господа!
Кое-кто из прохожих останавливается, но газеты мокрые, дождь усиливается, и, махнув рукой, все спешат дальше, ничего не купив.
Из завесы дождя и снега появляются парни и девушки.
Курт сует Грете пакетик:
— На, держи!
— Что это?
— Два бутерброда! Прихватил с работы. Ешь!
Молодые люди исчезают. Позади Греты за деревом в дожде возникает неясная и неподвижная фигура мужчины. Грета жадно жует и между глотками пищи кричит в темноту мелькающим фигурам:
— Газеты! Покупайте газеты, дамы и господа!
Не спеша проходит патруль — два рослых эсэсовца в черных плащах. Фигура рядом с деревом сливается со стволом и как будто бы исчезает. Один из эсэсовцев откидывает капюшон. Это Валле. Он подходит ближе:
— Узнаю знакомый голос. Рад встрече. Вижу, время не стоит на месте, графиня: я поднялся до опоры власти, а вы упали до продавщицы газет.
Он наступает на нее всем телом.
— Гайль Гитлер!
— Гайль Гитлер, мой фюрер!
Грета поднимает руку, и клеенка сползает с ее плеч в грязь. Валле ногой швыряет ее прочь, обнимает девушку и целует в губы. Люди, не обращая внимания, как тени бегут мимо.
— Когда-то я просил вашей любви, но вы тогда были еще графиней. Что ж, хорошо, что мое унижение кончилось. Я с продавщицами газет не церемонюсь. Попробуй запищать — заберу в комендатуру. На допрос! Понятно?
Она отталкивает его. Он:
— Гретхен, я и сейчас люблю вас! Люблю! Слышите? Но времена теперь другие. Поймите же!
Желая крепче ее обнять, он ногой отстраняет скамеечку, и высокая кипа газет начинает медленно клониться набок и ползет в слякоть.
— Что вы сделали?! Они денег стоят! Оставьте меня! Я промокла и замерзла. Что вам от меня надо? Пожалейте меня!
Валле любуется ее отчаянием.
— Да, вспоминаю, вы не знакомитесь на улице… Но на этот раз придется, моя дорогая!
Он берет девушку за волосы и загибает ее голову назад. Целует в губы. Она плачет. Дождь хлещет ей в лицо. Он целует ее опять.
— Ну, пока хватит. У меня дело. Я вернусь минут через пять-десять. Жди меня здесь, малютка. А удерешь — пожалеешь. Я тебя выну из-под земли! Теперь ты моя!
Валле вытирает мокрые руки о плащ и уходит. Грета одна. Она растерянно склоняется над широким белым пятном на черном тротуаре — это расползлись в грязи ее мокрые газеты. Девушка поднимает из слякоти плащ, но и он порван. Она не может завязать его на шее. Осторожно положив плащ на кипу газет на второй скамеечке, она начинает собирать в грязи упавшие газеты, но они рвутся у нее в руках. Теперь это только грязные бумажные лохмотья. Слезы мешают ей хорошо видеть. Задом она нечаянно толкает вторую скамеечку, и газеты боком ползут в грязь. Тихий горький плач переходит в громкие отчаянные рыдания. Грязными руками Грета пытается вытереть глаза, но грязь окончательно слепит ее. Протягивая вперед руки с лохмотьями грязных газет, она с черным лицом вслепую бредет к дереву, чтобы на него опереться. Ее рыдания глухо слышатся сквозь ровный гул уличного движения и дождя. На ее пути становится Сергей. В отчаянии она обхватывает его шею обеими руками, ничего не замечая, приникает к его груди лицом и вдруг понимает ошибку.
— Учитель?! Вы?!
— Да.
— Я так и знала, что вы придете. Вы все видели?
— Да.
Она вскидывает руки, в которых еще обрывки газет.
— Боже, дай мне силы для мести! Покарай гитлеровцев! Очисти от них Германию! Возьми мою жизнь, но дай силы для борьбы!
Сергей берет ее за плечи.
— Я дам вам силы! Для этого я и пришел к вам. Поняли, наконец?
— Теперь поняла, учитель!
Он поднимает ее правую руку.
— Скажите два слова клятвы, и все кругом изменится. Все! И тогда начнется новая жизнь! Поднимите правую руку! Выше! Ну, вот так! Сожмите кулак! Ну, крепче! Скажите: «Рот фронт!»
— Что вы! Гюнтер сейчас вернется!
— Скажите эти два слова!
— Не могу! Боюсь! Я…
— Скажите два слова! Тогда вы переступите огненную черту, и на другой стороне для вас откроется светлый мир! Скорее! Ну!!
— Рот фронт!
— Машину графине де Равенбург-Равенау!
Последний звук «Т» предыдущего кадра звучит вместе с первым звуком «М» этого кадра, и лилово-серая муть берлинского холодного вечера мгновенно сменяется лучезарным теплым сиянием парижской золотой осени.
На широком тротуаре у витрины, расставив ноги, дремлет похожий на быка усатый полицейский. При команде подать машину он вздрагивает и подтягивается. Витрина выполнена из розового дерева. Посредине стоит музейный стул, на который с рассчитанной небрежностью брошено серебристо-белое бальное платье с золотым пояском. Оно похоже на большую лилию. Внизу выглядывают золотые туфельки. Над входом по розовому мраморному фронтону надпись: «Dolyneux. Haute couture. Paris». Рама двери из красного дерева украшена бронзовой инкрустацией. Две огромные створки полированного стекла. Позади них стоит мальчик в красной шапочке набекрень, с резинкой под подбородком, в короткой алой куртке с тремя рядами золоченых пуговиц и черных брюках с алыми лампасами. На руках белые перчатки. Он открыл дверь и предупредил негра-швей-цара, огромного детину, затянутого в голубой мундир до колен, отороченный серебром и перехваченный белым поясом. В петлицах и на голубой фуражке буква «D». Негр в напряженной позе: