Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V
Шрифт:
На веранде модного кафе в центре города какой-то молодой человек, щеголяя своим парижским выговором и изысканностью оборотов речи, долго болтая о прелестях Парижа, убеждал меня скорее вернуться в Европу и выражал удивление, что культурный человек добровольно отважился на такое путешествие по грязным задворкам цивилизованного мира. Я не стал спорить и только подумал: «Французы всюду остаются французами, и этот парижанин — самый типичный из всех моих парижских знакомых». На прощание молодой человек представился.
— Адвокат Сиди Абу Яхья!
Так вот почему я так мало встречал
Таков был въезд в Африку.
Въезд в Сахару свершился, как и следовало ожидать, совершенно незаметно…
Я читал новый французский роман, лежа в спальном купе. В вагоне душно и жарко. За окнами бесконечными рядами тянулись хвойные деревья, виноградники, апельсиновые и оливковые плантации. Широкие шоссе в окружении кипарисов и рекламных щитов «Машлен» и «Ройал Шелл», точь-в-точь как на юге Франции, Испании или Италии. Арабы в белых и коричневых халатах не украшали пейзаж, скорее портили, делая его нелепым. Такие халаты кипами лежали на прилавках в Алжире, и по пришитым фирменным ярлыкам следовало, что это сугубо национальная одежда ввезена из Франции. Смуглые и худые лица с синей щетиной подбородков были южными, но не обязательно арабскими. Даже худые и босые ноги, торчащие из-под халатов, темные икры и серые от пыли ступни не являлись характерными признаками Африки. Местные люди казались лишними. В общем, всё в порядке, ничего нового…
Прорыв сквозь Атласские горы, перевал Апь-Кантара, то есть Ворота. Справа и слева потянулись южные склоны полупустыни, обжигаемые знойным дыханием Сахары — сухие степи, там и сям группы низкорослых колючих деревьев. Стада стали мельче: коровы и лошади сменились овцами, потом козами, наконец, исчезли и они. Автомобильная дорога потянулась по равнине, покрытой щебнем и песком. Люди стали редким украшением пейзажа. Попадались лишь верблюды и куры, дикие, обтрепанные и серые от пыли. Глинобитные дома незаметно перешли в плетенные из прутьев и листьев, а плетенки — в шалаши из тряпья, где три стороны завалены горячим песком, а с четвертой торчит палка.
— Туггурт! Туггурт! — закричали проводники. Вот и последняя остановка!
Бросил недокуренную сигарету, надел шляпу и, насвистывая игривый мотивчик, я вышел на перрон.
Глава 3. У врат серого ада
— Добрый день, мсье. Разрешите представиться: Дино Бонелли, заведующий местной базой «Акционерного общества транссахарского автомобильного сообщения». К вашим услугам.
Плотный, слегка обрюзгший человек в опрятном белом костюме вежливо приподнимает форменную фуражку. У него коротенькая трубочка, английский морской табак, на кисти правой руки вытатуирован якорь — видно, бывший моряк. Добродушный малый, подобно всем морским волкам, особенно в отставке.
— Я вас ожидаю, мсье ван Эгмонт, со вчерашнего дня.
— А вы уже знаете и моё имя?
Новый знакомый улыбается и добродушно разводит руками.
— Оно известно впереди вас на тысячи километров. «Кук и компания»! Вы теперь в наших руках, мсье!
Я искренне обрадован появлению заведующего и теперь хватаюсь за него как за спасательный круг.
— Когда мы выезжаем? Где можно устроиться до отъезда? Можно ли помыться?
— Не спешите, дорогой мсье, не спешите! Нужно всё обдумать и обеспечить вам как можно больше удобств.
Бонелли говорит спокойно, с приятной благожелательной улыбкой. Между нами растет взаимная симпатия, он мне, положительно, нравится.
Солидно посасывая трубочку, заведующий осматривает мой багаж.
— У вас много вещей, вот в чем беда. Мы обслуживаем чиновников, коммерсантов и военных. Этот народ путешествует налегке. Пассажиров мы усаживаем на вездеход, а их тощий багаж грузим в прицеп. Обычно места хватает, но что делать с вашим багажом, ума не приложу. Он задумчиво смотрит на гору ящиков и чемоданов, как бы определяя их вес и объём.
— Это только остатки, — усмехаюсь я и рассказываю печальную историю о кухонной даме. Бонелли хохочет.
— Ловко, черт возьми! Но где же плита, и куда девался холодильник?
— Холодильник еще в Париже подарен приятелю, а плита уехала в Швейцарию — кататься на лыжах. Когда я тронулся из Парижа, то за борт полетели более мелкие вещи. Мой путь усеян патентованными кастрюльками и нержавеющими сковородками. Не одна стряпуха, жена проводника или носильщика вспомнит меня добрым словом.
Так мы болтаем и курим. К нам подкатывает грузовичок, и люди в синих комбинезонах с веселыми ругательствами ловко укладывают мой багаж. И странно, Сахара как будто начинает терять свой грозный вид. «“Кук” сделал свое дело!» — думаю я, приободряясь.
— Новички не знают, что все предметы обихода можно получить в лавочке на берегу озера Чад, реки Конго или в лесах Габона. Но кое-что приходится тащить издалека. Осторожнее, ребята! Не спешите. Что у вас в этом ящике?
— Оружие, в том — киноаппарат и кассеты с лентами, в футляре — бумага, краски и кисти.
— А платье? Вы одеты уж слишком по-городскому.
Я снова хохочу, вспоминая свои ошибки.
— Роскошный тропический костюм был одет дважды. У парижского портного и перед приходом судна в Алжир. Мне не терпелось стать африканцем. На берегу за мной увязались чумазые мальчишки, да и прохожие удивленно смотрели. Словом, костюм был срочно снят и сунут в чемодан. Видно, его придется выбросить для облегчения поклажи.
— Ни в коем случае, — отвечает Бонелли, хлопоча около грузовика.
Когда все было готово, мы вытерли пот, обругали жару и зашагали к базе.
— Ни в коем случае, мсье. Старый африканец — всегда щеголь, и секрет нашего щегольства нужно знать. Я вам его открою. Сейчас очень жарко, все еле бродят, потные и неряшливые. Вы же наденьте красивый мундир и застегните его на все пуговицы. Здесь пыльно, а ваши сапоги должны блестеть. Туземцы к проявлению расхлябанности очень чутки, у них наметанный глаз и удивительное умение замечать мелочи. При первых же признаках опущенности белого у черных дисциплина немедленно падает. Вы — начальник экспедиции. Вас будут величать Большим Господином. Так постарайтесь же на самом деле им стать.