Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Цепи и нити. Том V
Шрифт:
— Ну, дальше! Рассказывайте еще, пожалуйста!
— Идеал имаджега — полжизни ухаживать за женщинами, а полжизни — спать с ними! Но имаджег никогда не ругается, не сквернословит, он редко вообще повышает голос. Вы увидите — благородный туарег никогда не заговорит с вами первый.
— Почему?
— Из гордости! О, у этих дворян нет штанов, но гордости хоть отбавляй: такой дикарь выпрямится и будет ждать, закинув голову назад. Да, это наши грансеньеры былых времен! Если туарег обнаружит, что жена ему неверна, он спокойно убьет ее любовника и может развестись с ней, но как следует обругать ее или ударить не позволит себе — ни-ни! По матери здесь передается и дворянство, местная пословица говорит: «Чрево украшает человека».
— А
— Имаджег в военное время — начальник своих имгадов-вассалов и укланов-рабов, а в мирное время он — судья района, где пасутся стада его семьи и вассалов. Теперь все изменилось, имгады часто богаче своего господина, но не забывают его и не отрицают его авторитета. Тэллюа происходит, конечно, из знатной семьи: она…
— Ну, а рабы?
— Это веселая сволочь. Грязные и довольные люди. Трудовая нагрузка раба крайне невелика: они или пастухи, или домашняя прислуга. Хозяин постоянно принимает в рабство новых людей и выгоняет старых, особенно ленивых. Много негров идет в добровольное рабство потому, что обслуживать господина легче, чем самостоятельно пробивать себе путь в жизни, рисковать и бороться!
— И все же хозяин выгоняет, конечно, не ленивых, а старых!
— Нет, именно ленивых или просто ненужных, если их развелось у него слишком много. Престарелого раба выгнать нельзя, и хозяин обязан его кормить до смерти. Выгоняют тех, кто еще не стар и может прокормить себя. Условия продажи себя в рабство: чашка кислого молока, кусок лепешки или миска каши в день и женщина на ночь. Чем дольше здесь живу, тем больше убеждаюсь — здешним рабам живется многим легче, чем нам в свободной Европе! Тэллюа…
— А какие еще имеются здесь сословия?
— Идерфаны — вольноотпущенники, энадены — ремесленники, в том числе и врачи, и главное — харатины. Это — пришлый элемент, обрабатывающий здесь землю. Их сословные различия вы определите по росту, по цвету кожи и осанке: имаджег очень высок и строен, со светлой кожей и южноевропейскими чертами лица, он держится гордо. Имгад ниже ростом, значительно темнее лицом, без вызывающей и подчеркнутой независимости в позах и жестах, волосы у него зачастую курчавые, губы полные — словом, чувствуется легкая примесь негритянской крови. Ремесленники и харатины не носят тигельмуста, их лица изобличают негритянское происхождение, они‘часто богато одеты и всегда приниженно услужливы.
— А каково племенное и государственное устройство туарегов?
— Кельтигельми разделены на шесть «народов», несколько отличающихся по языку, костюму и быту. По устройству шатра и покрою гандуры можно определить, к какому народу принадлежит его хозяин. Местные горцы — северяне из народа тель-ахаггар. Ихаг-гарены — самые дикие, бедные и независимые из туарегов. На юге вы увидите роскошные саванны и юллимиденских туарегов — богачей по сравнению со здешними. Во главе каждого народа стоит амено-кал, в Агадесе он же султан государства Аир.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Основой нации является род. Недаром туареги говорят: «Потерять род — потерять все, кроме желудка» или «Безродный — это мертвый». Главой свободного рода является старейший, совет старейших назначает вождя племени, совет вождей выбирает аменокала, совет аменокалов является общенациональным органом власти, впрочем, только символическим. Семья зависимых подчиняется одному из имаджегских старейшин и вместе с его семьей идет на войну. Рабы-слуги ниже по рангу рабов-скотоводов — ведь последние тоже брались на войну и там особенно бесчинствовали: поэтому до сих пор у арабов о них упорно сохраняется дурная слава. Рабы имаджегов выше по положению рабов имгадов, и это логично. Вот вам и все, что следует сказать об общественной организации туарегов. Да, еще одна подробность, и притом крайне важная и характерная: женщины здесь имеют те же общественные и политические права, что и мужчины, вмешиваются во все дела и больше всех шумят на всех сходках! За примером далеко идти не надо: месяца два тому назад наша Тэллюа…
— А бывают здесь неурожайные годы?
— Нет, поскольку все харатинские огороды — поливные. Но иногда в течение года совсем не выпадает дождя: тогда не только не появляется последождевая сезонная растительность, но и выгорает постоянная. Это для туарегов катастрофа. Мелкий скот и женщины остаются здесь голодать, а мужчины гонят стада верблюдов на юг, в саванны, где засухи не бывает. Такое массовое передвижение возможно только потому, что животные здесь — верблюды, а люди — туареги: стойкость и выносливость у тех и других одинаково изумительная. Прелестная Тэллюа сама рассказывала, что и она однажды…
Это была странная беседа: Дерюга кстати и некстати расхваливал красоту и обаяние Тэллюа ульт-Акадэи, а я не мог грубо оборвать его, потому что он знал немало интересного о природе и людях Хоггара, в особенности о людях, собирательный образ которых становился все более загадочным и привлекательным. Въезжая в самое сердце Страны Страха, я, удивительно, чувствовал все меньше и меньше тревоги. Неужели Страны Страха нет?
В долине, где вода была так близко от поверхности земли, все было голо, кроме рощицы тощих серых пальм под стенами крепости. Но накануне отъезда Дерюга показал мне место, где примерно тысячу лет назад находилось небольшое озеро, в которое тогда вливалась горная река; по ее высохшему руслу мы теперь и поднимались. Тогда же он показал и археологическую коллекцию экспедиции: в аккуратных коробочках лежали пронумерованные древние наконечники стрел и копий, ножи, сверла, обломки ступок и черепки посуды, разнообразные украшения — вещественные доказательства самостоятельного развития материальной культуры от раннего каменного века через бронзовый до железного века включительно. В то историческое время здесь уже существовали оживленные связи с соседними народами, что доказывается предметами арабского происхождения, привезенными сюда с севера, и изделиями хаус-са, доставленными с юга. Даже маленькие крокодилы жили тут, пока существовали лужи и болотца, окруженные травой, в которой водилось мелкое зверье. «Вот будете в гостях у Тэллюа, не забудьте посмотреть рисунки в пещере. Она где-то над арремом. Саид вас проведет», — сказал тогда Лионель. Значит, здесь были хорошие условия для развития человеческого общества — сначала изолированного, потом связанного с внешним миром.
Это кажется невероятным. Но живые доказательства прошлого остались и сохранились. В горах сохранились те природные условия, которые когда-то были там, внизу. Чем выше мы поднимались, тем чаще появлялись пучки жесткой травы, потом кустики и кусты тамариска и акации. Я попытался выдернуть пучок травы высотой в полметра, но смог это сделать, только когда сенегалец раскопал штыком землю метров на пять в окружности. Едва мы начали шарить по кустам, как поползли ящерицы, блеснула чешуя гадюки… На наш крик отозвались птицы — порхнули показавшиеся здесь очень милыми воробьи, черкнула по воздуху быструю кривую ласточка, захлопал крыльями голубь. Под общее радостное «ура!» бросился наутек маленький серый заяц. Тут я взялся за бинокль и нашел вдали среди скал и кустов антилопу и шакала.
— Мы входим во второй этаж горного пейзажа — средиземноморский! — важно объявил Лаврентий на привале. — Смотрите, вот дикие оливки и фисташки, а это типичное здесь местное деревцо с узловатым стволом и иглистыми листьями. Как называется? Черт его знает! Смотрите-ка лучше сюда! — он указал направление своей неизменной флягой. — Видите? Ну, быстрее, больше влево!
В бинокль я нашел большого муфлона, мирно щипавшего траву. Настоящую радость доставили стада овец, коз, ослов и верблюдов, сначала редкие, потом частые и большие. На одном повороте в предрассветной серой мгле я увидел зрелище, которое не видел со дня выезда из Туггур-та: зелень, скот, шатры кочевников и веселые дымки утренних костров.