Пир бессмертных. Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Возмездие. Том 2
Шрифт:
Борис Владимирович потускнел, провел по лицу рукой и опустился на стул: первый порыв восторга у него прошел,
А я собрался с мыслями и стал говорить дальше:
— Все основное в нашей всенародной трагедии вытекает из прочтенного мною — по книге и из нашего личного опыта. Профессор Жолондзь — человек с определенными отклонениями в психике. Они проявляются тогда, когда обстоятельства требуют обостренной борьбы за существование. Так как профессор занят только собой, то и творимое им зло невелико и не выходит за пределы непосредственного окружения. Удалой — ярко выраженный психопат. Он малограмотен и жалок, но и он борется за себя, за коллективную свободу всех «настоящих людей». Нарушения в его психике выражены гораздо более резко. Удалой находится ближе к границе вменяемости, он опасен: его зло распространяется уже на ряд городов. Однако, среди нас живут и действуют люди с такими же кривыми душами, и они занимают самое высокое положение. Это — творцы зла во всенародном масштабе.
Как же это получилось и почему?
Некий
А сам Единственный?
Душевнобольной Демиург, возводящий чистое и белое здание земного рая грязными и черными руками им же самим созданных бесов!
Зрелище потрясающее, грандиозное, поистине космическое!
С минуту я стоял посреди комнаты с широко разведенными руками, как некий проповедник. Все молчали.
— Однако вернемся к нашему психиатрическому анализу.
Теперь вы видите, почему и зачем человеку с болезненным характером понадобилось самовластие и как он сумел с помощью мишек удалых, поднятых до уровня Лаврентиев Павловичей, обеспечить достижение этой цели. Но разве только этим можно объяснить такое всенародное несчастье? Нет! Я повторяю и кричу: Нет!!! На каждого злодея Удалого нашелся бы свой благородный Борис Владимирович или Георгий Давыдович, чтобы его вовремя обезвредить, — в этом фильтрующее значение всякого общественного устройства, и советского — прежде всего.
А тут фильтра не оказалось… Почему?
Ни Сталин один, ни Сталин вкупе с удалыми и бериями не несет полной ответственности за возникновение всех несчастий: поклонение вождю понемногу строили все советские люди. Каждый человек. Я и вы. Мы, именно мы сами построили своими руками эти лагеря и сами же посадили себя за проволоку, потому что лагеря — это неизбежное последствие нашей прекраснодушной и доверчивой слепоты. Страшно сознаться? Да. Но нужно — надо быть честными! Не мы ли заживо ставили Единственному памятники, как земному богу? И я лично был таким простаком вместе с миллионами других борцов: мы все одинаковы. В нас пока говорят только разочарование и обида, а пора бы сменить их на другое чувство, гораздо более достойное, — на стыд!
Борис Владимирович и Георгий Давыдович опустили головы.
— Поклонение личности Сталина складывалось постепенно, в условиях огромных побед. Ну, вспомните-ка! Каждый год, месяц и день советские люди видели свои гигантские шаги вперед, свои поразительные достижения и каждое утро, прочтя газету, и каждый вечер, прожив удивительный день, советский человек должен был бы закричать: «Да здравствую я!», потому что у нас все трудятся и все имеют законное право радоваться общим успехам и считать себя лично их участником и причиной. Мы все были такими! На площадях в дни праздников миллионные ряды строителей социализма должны были бы радостно кричать: «Да здравствуем мы!» Но каждый понимает, что толпа энтузиастов превращается в армию строителей тогда, когда она будет организована. Победа народа — это победа Коммунистической партии. Она своими усилиями глыбы строительного материала превращает в великолепное здание социализма. Значит, выходит, что нужно в порыве законного восторга крикнуть: «Да здравствует наша партия»? Конечно, так все и делали. Вы и я. Но самой партия руководится Центральным Комитетом, а во главе него стоит Сталин. Поэтому-то и получилось, что каждый честный советский человек, каждый активный строитель социалистической родины, видя ее успехи, стал провозглашать славу Сталину, прославляя этим народ, партию и самого себя. Советский заключенный, который не понял этого, никогда не поймет, как он очутился за проволокой! Пока что для нас эта мысль — самая главная!
Борис Владимирович поднял на меня пустые глаза.
— Да, да, — не смотрите на меня так! Мы — прекраснодушные слепцы, но сильные, честные и смелые люди. В этом — спасение. У всех народов и во все эпохи случалось, что к власти приходили люди, которых не следовало допускать к ней по состоянию здоровья. И что же? Больные властелины, наделав много бед, уходили, а народ, оставя их достижения, исправлял ошибки, и история не знает случая непоправимой государственной катастрофы, вызванной одним человеком! Вы ведь историк, товарищ Арсентьев, — так что же вы молчите? Ведь я прав? А? Были трагические случаи и в нашей России. Пример — Иван Грозный. Его судьба во многом похожа на судьбу Сталина: оба были умны и преданны одной благой идее, оба начали хорошо и, вследствие окончательной порчи характера, оба кончили плохо, заслужили бесчестное бессмертие — стали вечным предостережением народу, чтобы он зорче смотрел, в чьи руки вверяет власть. Для психиатра как больные они равны, а вот по объему содеянного зла древнемосковский Сталин всея Руси кажется маленькой овечкой по сравнению с Иваном Грозным нашего времени… Плохо не то, что в великой борьбе у народа есть вождь, — вождь в борьбе необходим, — а беда, что вождем оказался неподходящий и недостойный человек. Нет, всегда и везде побеждает единственный творец истории — народ! Поднимите выше голову! Разве у нашего народа может быть какое-нибудь иное будущее, кроме прекрасного?
Я взял Бориса Владимировича за плечи и слегка потряс их.
— Давайте будем бесстрашными, упорными, разумными! Останемся и за проволокой людьми! Нам это по плечу! Иначе мы выключим себя из всенародного движения и лишим себя участия в сотворении чуда. А чудо это — будущее нашей Родины.
И вдруг я вспомнил Андрея Рыбакова — ленинградского студента, который когда-то вместе со мной мучился этими же вопросами и искал правильный путь к их решению. В лагере Андрей начал писать стихи, и они казались мне лучшими на свете, потому что в заостренной и яркой форме выражали мысли, для которых мы, остальные заключенные, подбирали только простые и привычные слова.
— Слушайте! — закричал я. — Я прочту стихотворение, написанное за колючей проволокой голодным советским человеком у края ждущей его могилы! Пусть эти чудесные слова Андрея будут словами вашими и моими, слова всех честных советских людей в заключении — это наша клятва и вызов прошлому, наша присяга будущему и боевой клич в борьбе за него! Слушайте:
Размышления у портрета Кто он? Гений? Больной или ушлая тварь? Для рентгена души не открыт еще луч… Может, он — нашей славной судьбы инвентарь И в грядущую радость заржавленный ключ… День придет неизвестных сегодня мерил, Дезинфекция душ, беспощадный отбор, На тропе и к нему не коснется перил Лжепророк и палач, развратитель и вор! За горами страданья, за красным ручьем, За озерами пота, за степью тоски, Ждет не рай в голубином сиянье своем, Но лишь новый исток вековечной реки! Обмелеет ли дальнее русло ее? Обернется ли снова в болотный туман? Или вынесет пенные волны свои На вселенский простор, в голубой океан? Я не знаю… Но верю и верить зову: Безграничные силы нам в душу даны, Чудо делают люди, и сам человек Воплотит наяву свои лучшие сны!Все разошлись отдохнуть перед обедом. Остались только Анечка и Абашидзе — отеки у него стали меньше, но передвигался он с трудом и медленно.
— Вы устали и сейчас же ложитесь на полчасика, — сказала мне Анечка. — А я только наблюдала. Свое мнение скажу когда-нибудь позже. Надо подумать. Пока замечу только: вы продолжаете оставаться прекраснодушным фантазером. Самое главное разочарование у вас еще впереди: вы больно ушибетесь о землю, когда слетите на нее со своих розовых облаков. Если сегодня здесь действительно витал дух Демиурга, то это был ваш дух, потому что вы создали себе иллюзорный мир с усатым Мишкой Удалым в виде Творца и Вседержателя. Вы — неисправимый простак.
Минуту все трое мы молча рассматривали друг друга…
— Эх, вы… — поддержал Анечку Абашидзе. — Какой-то маленький мучитель из провинциального испанского городка, никому неизвестный инквизиторишко, по вашей логике — изувер, негодяй и преступник, потому что он никому не известен и мал. А Великий Инквизитор Торквемада, перед которым дрожат король и гранды, — он, видите ли, историческое лицо, он ложно думающий идеалист, жертва трагедии, заблуждающийся Демиург, творец белого здания всеобщего счастья… Почему же вы обрываете логическую нить у подножия трона?