Пир Джона Сатурналла
Шрифт:
— Она не спала. — Джон вспомнил надменное востроносое лицо девочки. — К сожалению.
Джед рассмеялся.
— Эй, вы, там, заткнитесь! — крикнул Коук с другой стороны помещения.
— Значит, ты приехал с Джошем Пейлвиком? — тихо произнес Адам Локьер. — Небось много чего повидал, пока путешествовал через всю долину.
— Ну да, повидал кой-чего, — осторожно согласился Джон.
— А что за посылка? — спросил Джед. — Сковеллу прямо не терпелось открыть ее. И как ты узнал, какие приправы добавлены в рыбный бульон?
Джон услышал, как мальчики заворочались. Один или двое сели.
— Да
— И ведь правильно всё назвал, — подивился Адам. — Андерли говорил Роосу, а Колин Черч услыхал, он в буфетной был. А потом в кондитерской Андерли сказал косоглазому парню, что раньше стоял на засолочных лоханях…
— Тэму Яллопу, — подсказал мальчик помладше.
— Точно, Финеас? В общем, он сказал, что в жизни не встречал таких, как ты, Джон Сатурналл…
Джон прислушивался к приглушенной болтовне поварят. Перед уходом Джош отвел его в сторонку.
— Все эти люди теперь твоя семья, — сурово промолвил погонщик. — Я появлюсь здесь весной, Генри за тобой присмотрит.
Голоса мальчишек слились в невнятный общий шепот. На тюфяке рядом с ним пошевелился Филип. Матушка хотела, чтобы он служил именно здесь, напомнил себе Джон. Отныне это его мир. Со Сковеллом, поварами и поварятами… А поварята-то все умолкли, внезапно осознал он и открыл глаза.
В ногах у него стояли три фигуры. Коук посередке, а бокам два мордастых мальчишки. Сложив руки на груди, они пристально смотрели на Джона. А ведь я ждал чего-то подобного, неожиданно понял Джон и почувствовал, как глубоко внутри разгорается уголек гнева.
— Этот, что ли? — спросил один из товарищей Коука, который потолще.
— Он самый. — Коук для вящего эффекта выдержал паузу. — Видишь ли, его мамаша… Она… взяла да окочурилась!
Улыбка Коука превратилась в издевательскую ухмылку. Его грубые черты неуловимо преобразились в багровых отблесках огня, и внезапно Джону почудилось, будто на него смотрит густобровая физиономия Эфраима Клафа. Жаркая волна обожгла изнутри, и он бросился на Коука, полыхая лютым гневом.
Первый удар пришелся в бровь. Коук сложился пополам, схватившись за лицо, и Джон со всей силы ударил коленом снизу вверх. Противник испустил пронзительный вопль. На затылок Джона обрушился кулак. Барлоу или Стаббс, кто же еще. Но удар лишь разозлил мальчика пуще прежнего. За физиономией Коука маячили все остальные. Эфраим Клаф и Тимоти Марпот. Все эти злобно оскаленные рожи. Сейчас Коук был всеми теми людьми, которые изгнали его мать в лес, обрекли на смерть от голода и холода. Сколько бы он ни бил, все равно будет мало…
Вдруг кто-то подскочил к нему сзади, крепко схватил за руки. Филип и Адам оттащили Джона прочь, а он яростно вырывался, горя желанием продолжить расправу. Потом от дверей раздался гнусавый голос:
— Что за чертовщина тут творится?
— Прекрати! — прошипел Филип на ухо Джону. — Ты что, с ума сошел? Тебя ж выгонят вон за драку в кухне.
— Новенький не давал нам спать, мистер Вэниан, — крикнул Барлоу. — Мы хотели его утихомирить.
Стаббс помогал Коуку встать с пола. Послышалось презрительное фырканье, и к ним приблизился Вэниан со свечой. Он недобро уставился на Джона:
— Сдается мне, ты дрался.
Джон посмотрел мужчине
— Кто здесь дрался?
Все молчали. Вэниан растянул тонкие губы в улыбке и наклонился к Джону:
— Прибереги свои представления для мастера Сковелла, малый. Похоже, он от них в восторге.
Коук с товарищами уже убрались на свое место. Вэниан повернулся и широким шагом вышел прочь. Адам и Филип опасливо посмотрели на Джона.
— Думал, ты из него душу выбьешь, — сказал Адам, и Филип кивнул.
Джон переводил взгляд с одного на другого. Гнев в нем угас, жаркий уголек почернел. Теперь у него ныли ушибы на голове и горели сбитые костяшки.
— Вспылил я, — промямлил он.
Двое мальчиков молчали.
— На все Божья воля, как говаривала моя сестренка, — наконец заметил Адам. — Это все одно что приставные лестницы в саду. Главное — выбрать прочную…
Между мальчиками, лежащими на соломенных тюфяках, возобновился тихий разговор. Джон неподвижно смотрел в сводчатый потолок, чувствуя, как на лбу набухает шишка, и прислушиваясь к приглушенным голосам, ведущим речи про буфетную и судомойню, про пекарню Вэниана и подсобную мистера Банса, про голубятню Диггори и засолочные лохани… Вот он, его новый мир.
Один за другим голоса стихли, и наконец веки Джона сомкнулись.
Он снова был в лесу и тряс за плечо матушку. На сей раз она проснется. Надо только потрясти подольше, и она встанет со своего спального места у костра. Она пожурит Джона за то, что убежал на всю ночь, а потом ласково обнимет. Но он расталкивал ее, пока в деревне внизу не зазвонил церковный колокол, да так громко, что и мертвые поднялись из могил. А матушка по-прежнему не шевелилась. К нему подошла Пегги Роули, с измазанным кладбищенской грязью бескровным лицом, в руке у нее болталась кукла. За ней следовали сестры Риверетт, землисто-бледные, с синими губами. Потом приблизился мальчик в шляпе с обвислыми полями. Абель снял свой головой убор.
— Все из-за колодца, — сказал мертвый друг. — Когда он разлился во время дождей. Старый колодец отравил нашу Мэри. А заодно и рассудок нашей Кэсси. Но ты ведь знал это, правда, Джон?
— Ты зачем пришел, Эйб? — спросил Джон.
— За своим плащом.
Мертвый мальчик схватил Джона за плечо и потянул. А колокол все звонил и звонил…
Джон, вздрогнув, проснулся. Филип Элстерстрит тряс его за плечо. Звон производила поварешка Сковелла, ударяющая об огромный котел. Джон хотел запахнуть полы голубого плаща, но пальцы ухватились за красную куртку и рубашку.
Повсюду вокруг поварята поднимались со спальных мест на полу, зевая, потягиваясь и протирая глаза. Джон потер лицо ладонями и поморщился, задев шишку на лбу.
У противоположной стены вставал со своего тюфяка Коук, один глаз у него заплыл багровым кровоподтеком. Маленький Финеас с ухмылкой пялился на вредного поваренка. Потом двери распахнулись, и в кухню повалили клерки, раздельщики, увязчики, кондитеры, пекари, кладовщики и носильщики. Повара всех рангов сгрудились вокруг Сковелла, который стоял у очага, колотя половником по медному котлу. Наконец под сводчатым потолком замерло гулкое эхо последнего удара.