Пирамида Мортона
Шрифт:
У входа в Телевизионный театр нам с Торой вручили по пачке сигарет. Наполовину черная, наполовину красная коробка, точная копия здания, в котором мы находились. Ни названия, ни фирмы изготовителя, ни цены. Но я был уверен — завтра каждый младенец будет знать, что сигареты “Телемортон” стоят двадцать центов.
— Только по одному! — строго заявила нам девушка в входящей снова в моду мини-юбке. На лихо заломленной пилотке сверкал вертолетик с надписью “Телемортон”. Ее палец, готовый нажатием кнопки стронуть с места разделенную на квадраты
— Я сегодня выступаю, — сказала Тора, тесней прижимаясь ко мне.
— У нас одинаковые права для артистов и зрителей театра.
— Пропустить, дура! — заорал над моей головой металлический голос. — Это Тридент Мортон, руководитель Телемортона.
Фотоглазок потух, но металлическая стенка коридора, который должен был выкатить нас прямо в зрительный зал, еще с полсекунды вибрировала.
— Извините, господин-Мортон, — девушка покраснела. — Проверяющих роботов проектировал сам Лайонелл Марр, ему кажется, что это чисто англосаксонский юмор.
— Он цыган, — объяснил я.
— Ну, тогда все понятно, — она показала на большой плакат. — Это тоже он.
– “Дамы и господа. У нас сдают в гардероб не только шляпы, но и огнестрельное оружие. О стрельбе позаботится Телемортон”, - вслух прочла Тора.
— Отправить вас малой или большой скоростью? — спросила девушка.
— Малой, — улыбнулся я. — На сцене целоваться уже не придется.
Девушка опять почему-то покраснела. Уезжая, я увидел, как она жадно набросилась на спрятанную при нашем появлении газету.
— Свадебное путешествие в миниатюре, — засмеялась Тора, забрасывая мне за плечи руки. Но тут меня с чудовищной силой приклеило к металлической стене тем местом, где у меня в кармане находился револьвер.
Я знал заранее об этой магнитной ловушке, но хотел немножко напугать Тору. Она действительно испугалась, когда коридор с бешеной скоростью вынес нас обратно к девушке в мини-юбке.
Та снова спрятала газету, без всякой улыбки сунула мой револьвер на полочку, выдала мне номерок, и мы покатили.
Метров через двадцать наш квадрат внезапно остановился, из потолка бесшумно опустились стены особого сплава.
— Не пугайся, это детонационная камера, — быстро предупредил я. — Если какой-нибудь посетитель запасся бомбой, он тотчас взорвется вместе с ней, а все остальные даже не услышат взрыва.
— Надеюсь, у тебя нет бомбы с собой?
— Если не считать тебя, — пошутил я. — Уж ты задашь им сегодня жару.
Мы даже не заметили, как продольные стены опять ушли в потолок. Еще несколько секунд — и движущийся коридор остановился. Мы были в телевизионном театре.
Я никогда до этого не бывал в нем, организационное руководство да еще Тора отнимали все время, и даже ахнул от удивления. Я представлял себе нечто сверхмодерное — многоярусную космическую ракету. Но Мефистофель и здесь проявил свое пристрастие к ветхозаветному оформлению. Это был точный двойник построенной в конце прошлого века парижской
Но бархат при ближайшем рассмотрении оказался синтетическим, кресла были диковинной формы, и повсюду — из потолка и пола, из барьеров лож и даже из спинок кресел выглядывали сверкающие жерла телеобъективов.
Те же контрасты нас ожидали на сцене — лепные фигуры муз по бокам, а вместо задника — металлическая стена.
На потолке зажглась надпись: “Внимание! Камеры включены!” Пока синтетически-бархатный занавес раздвигался с ужасающей медлительностью, приведшей бы в ярость даже постановщика времен Наполеона III, я еще раз оглядел участников передачи. Их было ровно сто — кинознаменитости, не менее знаменитые политические комментаторы, комики, певцы, танцоры. Тора сидела немного впереди, ее черная туника пока оставалась черной.
Ни одна телевизионная передача не давала еще зрителям возможности увидеть сразу весь цвет американского искусства и политической мудрости. Но я-то знал, что баснословные гонорары уплачены не за то, что они сегодня скажут, споют или спляшут. Они были такой же позолоченной мишурой, как лепные амурчики на потолке, — все, кроме Торы.
Занавес раздвинулся до конца. Зал был почти полон, пустовало лишь несколько мест. Я подошел к микрофону, скосив один глаз на контрольный экран. Над обычной заставкой с моим именем вырос я сам. Столь приличного костюма мне давно уже не приходилось надевать. Но на этот раз он был к месту. Я поправил пробор, подтянул галстук и произнес свое короткое обращение:
— Начинаем первую передачу Телемортона. Впервые в мире вы увидите факты и только факты. Никакой фальши, никакого обмана, никаких миражей… А теперь наша звезда Тора Валеско представит вам остальных участников программы. Желаю вам приятно провести вечер!
Тора встала. Это движение было тщательно заучено, и, поскольку большая часть репетиций проходила перед зеркалом нашей спальни, мне оно уже не доставляло никакого удовольствия.
— Дорогие зрители! — начала она, протягивая руку к браслету. Поворот — сейчас она под медленное затухание прожекторов превратится в багровое пламя. Но ничего не произошло. Изогнувшись в неестественной позе, она заглядывала в контрольный экран.
Я тоже посмотрел туда. Экран показывал одного из зрителей театра с развернутой газетой.
Я увидел наше объявление во всю полосу, узнал вечерний выпуск “Нью-Йорк Дейли Ньюс Тайме Геральд Трибюн”. И, кроме того, я, наконец, понял, почему и водитель броневика, и телемортоновская девушка в мини-юбке прятали его от меня. Объявление было на правой стороне, а на левой под заголовком “Хроника скандальной жизни” несколько репортажей и одна фотография. Кровать, которую я сразу же узнал, а на ней мы — я и Тора.