Пират Императрицы

Ренсинк Татьяна

– Итак, голубчик, - вернулся к Василию, охраняемому несколькими всадниками, командир.
– Ну,... дружка-то твоего мы сыщем... А ты? Двадцать лет прожил, ума не нажил? Ладно ему, шестнадцать, а тебе-то!
– ткнул он пальцем Василию в лоб.
– Знаешь, где спрятаться может?

– Никак нет, - твёрдо ответил Василий, скрыв истину.

– Ну, держись... Коль прознаю за тобой, что лжёшь, гнев будет великим, - пригрозил командир.

К вечеру Василия доставили в небольшой богатый дом. Его провели по узкому коридору, украшенному китайскими обоями и картинами в золотых рамках.

Когда же дальнюю дверь открыли, чтобы пропустить Василия, он узнал, что его ожидает беседа с важным человеком, имя которого тут же огласил вставший у двери офицер:

– К Его Сиятельству, князю Григорию Александровичу Потёмкину!

– Прошу... Проходи, Василий..., - сделал паузу, заглянув в бумагу на столе, высокий стройный князь.

Он был лет сорока. Черты лица его были чрезвычайно привлекательными: форма продолговатая, нос орлиный, глаза голубые и с острым взглядом.

Остановившись посреди комнаты, Василий смотрел на него и ощущал страх и спокойствие. Страх беспокоил от того, что не знал, чего ожидать, опасаясь власти Потёмкина, а спокойствие - от веры, что сей господин добродушен и не будет совершена несправедливость...

– Василий Скуратов?

– Да, князь, - подтвердил Василий...

Глава 3

Бывало — друга своего,

Теперь — карманы посещают;

Где вист, да банк, да макао,

На деньги дружбу там меняют.

На карты нам плевать пора,

А скромно жить

И пить:

Ура! ура! Ура!

О сладкий дружества союз,

С гренками пивом пенна кружка!

Где ты наш услаждаешь вкус,

Мила там, весела пирушка.

Пребудь ты к нам всегда добра,

Мы станем жить

И пить:

Ура! ура! Ура!*

Шло время. Минуло два года... Настал 1780-й, а кружек звон и смех в трактире снова сливались в единый шум, как только один из посетителей закончил петь под гитару и отставил её рядом с собой.

Весёлые посетители в тот вечер снова поднимали кружки, из которых при неловком движении иногда выплёскивалось пиво. Редко кто сидел в полном одиночестве, и один из таких, надвинув на глаза края капюшона, покуривал трубку... Тонкий плащ, грязные штаны и сапоги... Но, не смотря на столь небрежный вид, видно было, как молод и как уверен в себе...

Он будто слушал каждого, наблюдал за всем происходящем вокруг, пока на колени не присела плавно появившаяся девица:

– Жюль... Ещё пива?
– вопросила она, обвив его шею ласковыми, поглаживающими руками.

– Нет, красавица, я уже ухожу, - не переставал он курить.

– Ну вот, опять красавица... Просила же ночью, зови меня Нимфа, - улыбнулась она, сияя мило глазами, и Жюль взглянул в них из-под края капюшона:

– Милая... Мы вряд ли снова встретимся, а посему имена я не привык запоминать, - и тут его лицо озарила улыбка.
– Твои глазки уж давно приметили иных.

Девица разочарованно хмыкнула и в ту же минуту покинула его, пересев к иному посетителю на колени.

Не обращая ни на кого внимания, словно и не существовало их вовсе, Жюль насыпал на протянутую ладонь подошедшего полового монеты. Он надвинул капюшон плотнее над глазами. Так, чтобы только он мог видеть многое, но мало кто — его лицо.

Обратив внимание на поднявшуюся группу трёх моряков, Жюль последовал за ними к выходу. Он не упускал их из вида. Он шёл следом, сложив руки за спину. Накрапывающий дождь не мешал, как и холод ранней весны, только слякоть, что уже давно покрывала тропу...

Резко остановившаяся тройка моряков стала указывать на виднеющиеся в порту рядом корабли и что-то обсуждать. Из их речи доносились до слуха лишь отдельные слова и краткие фразы:

– Скроем... При встрече... Там уж Салтыкову...

– Салтыкову... Разрешите, господа?
– подошёл к ним Жюль, встречая удивлённые взоры добродушной улыбкой.

– Господа,... чёрт нас подери, - засмеялся один из них, что был уже в зрелом возрасте.

– Вот уж да, господами нас ещё не называли, - поддержал его другой.

– Ах, люблю шутить, - потёр ладони Жюль, словно согреваясь.
– Особливо в столь плачевный день!

– Шёл бы, куда шёл, пока и в самом деле не заплакал, - огрызнулся третий моряк, но разговора дальше не получилось, что бы ни руководило Жюлем продолжать идти к своей цели.

Ему помешали вышедшие из трактира двое офицеров со шпагами в руках:

– Разрешите предложить!
– воскликнул сразу один из них, и в тот момент из-за угла соседнего дома вышло ещё человек семь.

Они сразу наставили оружия, чтобы ни Жюль, ни его трое собеседников ни вздумали бежать.

– Сразу согласен!
– улыбнулся Жюль, подняв руки к верху.

– Это верное решение, - кивнул офицер рядом и оглушил ударом рукоятки шпаги по голове...

* - из песни Г. Р. Державина «Кружка», 1777 год.

Глава 4

Зашнуровывая корсеты друг на друге, три юные барышни стояли в маленькой комнате. То была одна из комнат фрейлин, находящаяся во дворце Императрицы...

Убранство комнаты было скромным. Окна без занавесок, с видом на двор. Посреди комнаты стояла перегородка, деля комнату на две части: одну для фрейлины, другую — для её девушек-служанок. Вся мебель была разною и старою, собранная в одном месте, будто лишь для хранения. Диван в стиле ампир - покрыт старым серым штофом. Кресла — голубым ситцем.

Привыкшие видеть роскошь только за пределами фрейлинского коридора, что фрейлины, что прислуга, не обращали внимания на столь незначительный факт, хотя и мечталось о большем...

Так и сейчас, зашнуровывая друг дружку, подруги надеялись, что своею службою укрепят к себе отношение и фрейлин, у которых впереди может быть великое будущее, и самой государыни Императрицы. Мечты о повышении или может какой награде не покидали никогда. Потому, зная о своём положении, зная чётко установленные правила и обязанности, никто из дворцовой прислуги не старался пасть лицом в грязь, выполняя разные прихоти хозяев...