Пират.Дилогия
Шрифт:
С одной стороны, бывшие узники уставали, конечно, но с другой – никого не мутило от качки, как, к примеру, тех же переселенцев – ох, как бедняги страдали! Что уж говорить о живом товаре – черных невольниках, в страшной тесноте томившихся в душном трюме. Там уже умерло четверо – по приказу «сэра Якоба» Андрей «Висельник» Громов лично выбросил тела за борт с помощью Головешки Сильвио и Мартина Пташки. На последнего, кстати, и капитан, и его полууголовная команда уже не поглядывали с вожделением – поначалу не до того было: пьянки да потом шторм, а ныне… ныне на корабле хватало и женщин – негритянки, переселенцы…
Поначалу пользовали невольниц, выбирали к вечеру посимпатичнее, тащили в каюту капитана и шкипера, затем наступала очередь остальных. Естественно, сексуальный голод удовлетворяла только команда – о ссыльных речь не шла, да им и не до того было – ухайдакивались за день так, что к вечеру валились на палубу без задних ног.
По распоряжению капитана ссыльные ночевали у правого борта, переселенцы – у левого. Ночи стояли теплые, так что спать на свежем воздухе предпочитали и многие матросы. Бульдогоподобный боцман Гильермо даже снабдил переселенцев теплыми шерстяными одеялами – подстилать под себя на палубу – не за просто так, конечно, содрал – выжига! – по шесть песо! Ссыльным, кстати, тоже одеяла выдали – только самые прохудившиеся, дырявые, да бедолаги были рады и этому, все не на голых досках спать.
Иногда выдавались и свободные вечера, вполне подходящие для общения… впрочем, никто из бывших узников в подробностях о себе не рассказывал, даже неудержимый на язык Сильвио Головешка – тот больше предпочитал говорить «про баб», и даже както ночью пытался пробраться на левый борт, подкатить к какойнибудь женщине – да был пойман бдительным вахтенным и едва не выброшен за борт, хорошо, капитан находился в относительно недурном расположении духа – несостоявшийся прелюбодей отделался лишь парой пинков и зуботычин. Повезло, могли ведь дать и плетей… или выбросить за борт – запросто.
– Эх, – переживал Головешка. – Такие там девки есть, ах! Особенно одна – кучерявенькая. Аньеза, я слышал, так ее зовут, кажется.
– Аньеза? Да ведь ей лет тринадцать, не больше, – Громов укоризненно покачал головой и стал смотреть в море.
– Так я и говорю! – Сильвио хлопнул себя по ляжкам. – В самом соку девочка! Ах, ктото ее здесь опробует, клянусь всеми святыми… И этот ктото, увы, явно буду не я. И не ты, Пташка! Сказать вам – кто?
– Не думаю, чтоб они вот так вот навалились на поселенцев, – покачал головой белобрысый Рамон. – Это мы почти каторжники, а за поселенцев могут и спросить.
Головешка неожиданно расхохотался:
– Ой, не смеши, Рамон! Спросят за них, как же. За этуто нищету? Подождииите, сейчас наши черти наедятся негритяночками… И захотят девочек посветлее! Непременно захотят, попомните мои слова. Ну что ты так смотришь, Пташка?
– Думаю, – вздохнув, подросток грустно посмотрел в небо своими большими сероватозелеными глазами, обрамленными такой густоты ресницами, от каких не отказалась бы ни одна дама.
Тонкий нос, приятное, чуть вытянутое лицо, каштановые волнистые волосы… действительно Пташка.
– О! – баламут Головешка со смехом хлопнул Мартина по плечу. – Да ты у нас и думать умеешь? И о чем же ты мыслишь, наш ученейший друг? О той девчонке? Что краснеешь? Ага! Угадал!
– Да нет, – смущенно потупился юноша. – Просто… Вот подумалось вдруг – а что нас в этом Чарльстоне ждет?
– Да ничего хорошего! – невесело рассмеялся прислушивавшийся к разговору Рамон. – Это тебе всякий скажет. Вот как здесь мы вкалываем, так и там будем. За просто так кормить не будут, ага.
Все замолчали – внезапно поднятая Пташкой тема волновала каждого, правда, вот обсудить ее пока не было времени…
– Я слышал, в колониях, таких, как мы, первым делом заковывают в колодки, – помолчав, тихо промолвил Сильвио. – И заставляют работать за миску похлебки, совсем как черных рабов.
– Правильно, – поковырявшись в носу, угрюмо согласился Рамон, которому остальные ссыльные тоже дали прозвище – Каменщик. – Потому что мы и есть рабы – только белые. Еще хорошо, что наш чертов капитан сэкономил на матросах, да за живым товаром зашел… Не было бы нужды в наших руках – где б мы сейчас были? Там же, где сейчас негры.
– Бедолаги, – покачал головой Мартин.
Головешка смачно сплюнул за борт:
– Нашел, кого пожалеть – обезьян черных. Себя лучше пожалей, чучело!
– Кто чучело? Я? – всегда скромный и даже какойто забитый Пташка, похоже, обиделся – несдержанный на язык Сильвио достал и его.
– Чучело и есть – кто же ещето? Негров пожалел, хха! И на девку ту, я видел, засматривался… что, понравилась? Моли Бога, чтоб после негритянок ее в капитанскую каюту пользовать повели, а не тебя, дурня!
– Что?!
Покраснев, юноша сжал кулаки и вскочил на ноги… что вызвало у Головешки лишь презрительную ухмылку… да он сбил бы с ног тщедушного паренька одним ударом, в чем сейчас ни капельки не сомневался.
Оп!
– А ну хватит! – Громов ловко перехватил занесенную для удара руку Сильвио. – Я сказал, хватит. Тоже мне еще, горячие эстонские парни.
– Ууу, – скривился Головешка. – Пустиии…
– Да отпущу – куда ж я денусь? Но только попробуйте мне, подеритесь! Всем ясно?
Повысив голос, Андрей по очереди посмотрел на каждого… и было в его взгляде чтото такое, что заставило обоих забияк притихнуть и усесться у борта.
– Вот и молодцы, – ухмыльнулся молодой человек.
Несостоявшиеся драчуны недовольно сопели, правда, даже Головешка говорить ничего не решался.
– Спите уже, – потянувшись и смачно зевнув, коротко бросил им Громов.
Смеркалось. В темносинем небе повисла золотая луна, круглая, как сковородка. Над клотиком одна за другой вспыхивали звезды, вокруг стояла тишина, лишь время от времени гулко перекрикивались вахтенные, да с кормы доносились звуки очередной пьянки, впрочем, нынче на удивление быстро затихшие.