Пират.Дилогия
Шрифт:
– Же парль франсе оси. Мэ – ан пе.
Ага… пофранцузски – тоже немного. Ну хоть чтото!
– Громов моя фамилия! Зовут – Андрей.
Молодой человек протянул парнишке руку, но тот резко отпрянул, снова покосившись на толстяка.
– Ха – Андреас! А я – Жузеп.
Примерно так он и сказал, естественно, на каталонском, и дальше уже пошел разговор с помощью юного переводчика, который, как понял Громов, никаких прав в камере не имел… как и все прочие оборванцы, в беседу не вступавшие и боязливо жавшиеся по своим углам, словно напуганные внезапным включением света тараканы.
Общение вышло странноватым, однобоким какимто – новоявленный узник охотно рассказывал о себе, надеясь на понимание переводчика, а вот хитрый толстяк Жузеп только расспрашивал да слушал, время от времени отвешивая мальчишке смачные подзатыльники – видать, чтоб лучше переводил. Андрея сия непосредственность раздражала, но лезть в чужой монастырь со своим уставом молодой человек явно не собирался.
– Да, да, Влада – моя девушка. Нет, не жена. Невеста? Хм… я бы не сказал. Чем занимаюсь? Логистика. Ну бизнес у меня свой, понимаешь, дело – транспортная контора. Товары тудасюда вожу.
– А! – тут уже понял Жузеп. – Меркаторо! Негоцианте! Негоцианте русо.
Громов махнул рукой:
– Ну пусть так. Негоциант, блин… Что? Нет, нет, блины я не пеку, это парень ваш не так перевел… Да не бейте вы его уже, а то вообще переводить не сможет!
В принципе, Андрей рассказал о себе почти все, хоть и подозревал, что хитроглазый толстячок Жузеп вполне может оказаться полицейским агентом, подсадной уткой. Так ведь и таить узнику было абсолютно нечего, он ведь не нелегал какой, все, как надо, и загранпаспорт имеется, и виза.
– Паспор? Виза? – переводчик недоуменно похлопал глазами, такое впечатление, что вообще про такие вещи впервые в жизни узнал.
– Виза, виза, – утвердительно закивал Громов. – Шенген у меня, в визовом центре делал. Еще почти через год кончится. И страховка, естественно, есть. Что? Ах, родители… Да пенсионеры, отец – инженер, мать в доме творчества юных завучем работала.
Переводчик, видать, опять чтото накосячил – и тут же получил от Жузепа короткий тычок по зубам.
– Нет, уж слишком! – Андрей таки не выдержал, возмутился, не любил, когда при нем обижали слабых. – Хватит дратьсято! Эй, парень! – он схватил толмача за руку. – Ты что это терпишьто, а?
– Господин, терпеть я завтра буду, – подросток резко осунулся и вздохнул. – Хотя… не смогу, не буду. Полста плетей. Мне и дюжины не выдержать!
Громов помотал головой:
– Ты что плетешьто? Плети какието… А, наверное, такое местное выражение. Жузеп! Ты самто чем занимаешься?
– Землица у меня, лавка.
– А, фермер, значит. И магазин еще? Неплохо. Небось, своими продуктами торгуешь? Экологически чистыми.
Больше Жузеп о себе не рассказывал, снова стал спрашивать – почемуто об Англии, Франции, о какихто коронованных особах, графьях, войске. Потом речь зашла о старинных парусниках, и вот этуто тему молодой человек поддержал охотно:
– Я в судомодельном в детстве занимался. Парусники, можно сказать – моя страсть. Увлечение. И сейчас иногда балуюсь, когда время есть. Чточто? Чего сколько? Ах, кораблей… Дома у меня два фрегата, шхуна и бриг, а в офисе – английский чайный клипер.
– Клипер?
– Большой такой парусник. А сколько друзьям раздарено, о!
Собеседник неожиданно расхохотался, похлопал Громова по плечу и, отойдя в сторону, вернулся с какимто свертком, в котором оказалась зачерствелая лепешка и сыр.
– Вот, – сглотнул слюну переводчик. – Кушайте, господин Андреас. Да, господин Жузеп восхищен вашими мускулами. Боюсь спросить… но он велит. Вы на галерах были?
– Хха! – понюхав сыр, молодой человек громко расхохотался. – Ну можно сказать, и так. Весь год пашу на работе, словно галерный раб, только вот гденибудь за границей и отдыхаю. Париж, Рим, Бельгия… Теперь вот – Барселона. Что? Что еще за Питерборо? Может, Фарнборо? Ах – граф, о как! Граф Питерборо. Не, с графьями не знаком, говорил же уже. Чегочего? Какая еще королева Анна? Нет, я все ж историк, знаю – была такая в Англии… гдето веке в восемнадцатом, но что из себя представляла… увы! Я в аспирантуре на первой русской революции специализировался. Что ты так вылупился, парень? Революшн – так и переводи. Ну переворот, бунт, мятеж! Крестьяне меня интересовали, отходничество… Какойкакой Филипп? Анжуйский? Да мало ли этих Филиппов!
Беседа закончилась далеко за полночь, похоже, что Жузеп утомился слушать, да и у паренькапереводчика язык уже еле ворочался.
– Все, Андреас! Спи, мой дорогой друг.
Хохотнув, толстяк пожелал Громову спокойной ночи и отправился в свой угол, по пути пнув когото ногой. Вскоре послышалось чавканье, а затем – и храп. А вот Андрей, несмотря на усталость, еще долго не мог уснуть – не оченьто привычно было лежать на гниловатой соломе, да еще откудато сильно воняло мочой – видать, по малому делу тюремщики на двор не выводили.
Лишь ближе к утру, когда в маленьком оконце уже забрезжил свет, узник смежил веки… но тут ему не дали уснуть – снаружи загремели ключами. Скрипнула дверь, ктото чтото сказал повелительным голосом, тотчас же поднялись трое узников, среди которых был и Жузеп. Всех троих увели, с силой хлопнув дверью. Снова зазвенели ключи.
Громов перевернулся на правый бок… и почувствовал когото рядом.
– Господин, – тут же зашептали поанглийски.
Андрей приоткрыл глаза:
– А, это ты. Что хотел?
– Господин, умоляю, помогите мне. – Темные глаза переводчика наполнились слезами. – Умоляю…
– Как же я могу тебе помочь? – резонно поинтересовался Громов. – Ну разве что когда выпустят – чтонибудь комунибудь сообщить. Впрочем, я даже имени твоего не знаю.
– Тсс! – оглянувшись, мальчишка испуганно приложил палец к губам. – Господин, умоляю, тише. Пока нет Жузепа… я… Вам и делатьто ничего не надо, просто скажите на допросе, что я тоже был с вами. Шпионил, подавал сигналы кораблю. Меня зовут Жоакин. Жоакин Перепелка.