Пираты-призраки
Шрифт:
Я уставился на Пламмера, а он — на меня.
— Разрази меня гром! — вырвалось у него.
Не думаю, чтобы я ему что-то ответил, поскольку меня внезапно охватило отчетливое ощущение нереальности происходящего. Правда, уже через минуту я обозвал себя трусливым ослом, но странное ощущение не проходило. Чтобы успокоиться, я снова посмотрел в сторону моря, и мне показалось, будто что-то в нем неуловимо изменилось. Поверхность воды сверкала как-то чересчур ярко, да и воздух был необычайно прозрачен; вместе с тем меня не оставляло чувство, будто в открывавшейся картине недостает какой-то небольшой, но существенной детали. Лишь пару дней спустя я сообразил, что с горизонта странным образом исчезло несколько судов, которые я отчетливо видел до того, как над водой поднялся странный туман.
До конца вахты, а фактически на протяжении всего дня, не произошло больше ничего примечательного. И только вечером — во вторую половину «собаки», если точнее, — я снова увидел вдали давешнюю дымку; она стлалась низко над водой, и садившееся за горизонт солнце казалось из-за этого тусклым, ненастоящим.
Тогда я понял, что жара не имеет никакого отношения к появлению странного тумана.
С этого-то все и началось…
На следующий день я нес вахту на верхней палубе, и пока она не закончилась, внимательно наблюдал за погодой, но воздух оставался совершенно прозрачным. Я было начал успокаиваться, но один матрос из вахты старпома случайно обмолвился в кубрике, что, когда он стоял у руля, горизонт ненадолго заволокло легкой дымкой.
«Тонкая такая полоска, появилась и скоро исчезла», — сказал он мне, когда я принялся осторожно его расспрашивать. Матрос считал, что во всем виновата жара. Я почти наверняка знал, что это не так, однако спорить не стал. На тот момент никто — в том числе и Пламмер — не склонен был придавать появлению тумана сколь-нибудь большое значение. Даже Тэмми, когда я спросил, видел ли он странный туман, сказал, что такое часто бывает в слишком жаркую погоду, когда под действием солнечных лучей верхний слой воды начинает испаряться. И я не стал его переубеждать, хотя в глубине души был уверен: дело не только в этом.
Но уже на следующий день случилось нечто такое, что повергло меня в еще более сильное беспокойство, а заодно показало, что я был прав, когда счел туман явлением неестественным. Было же это так:
Пробили пять склянок «детской» (с восьми до полудня) вахты. Я стоял у штурвала. Небо было на редкость ясное — до самого горизонта не было видно ни единого облачка. Ветра тоже почти не было, и от жары меня начало клонить в сон. Второй помощник находился на палубе с остальными матросами, руководя какими-то такелажными работами, я на юте был совершенно один.
Лучи солнца были такими жаркими, что скоро мне захотелось пить. За неимением ничего лучшего, я достал плитку прессованного табака, которая была у меня с собой, и, отломив кусок, принялся жевать, хотя обычно предпочитал трубку. Спустя какое-то время я огляделся по сторонам в поисках плевательницы, но ее не было. Вероятно, когда на юте мыли палубу, ее отнесли на нос, чтобы отдраить как следует. Пользуясь тем, что на юте никого не было, я оставил штурвал и отошел к заднему гакаборту. Именно тогда я и увидел справа на раковине [84] нечто совершенно невероятное — корабль с распущенными парусами, идущий левым галсом в крутой бейдевинд. До него было всего несколько сотен ярдов. Слабый ветер едва надувал паруса неизвестного судна, и они начинали полоскаться всякий раз, когда его корпус приподымался на некрутой волне; по всей видимости, незнакомец делал не больше одного узла. С бизань-гафеля свисал флаглинь с вывешенными на нем разноцветными сигнальными флажками. Судя по всему, судно сигналило именно нам. Все это я охватил взглядом в одно мгновение, но никак не отреагировал, ибо застыл, пораженный. Изумление же мое объяснялось тем, что раньше я этого судна не видел, хотя при таком слабом ветре оно должно было находиться в пределах видимости не менее двух-трех часов, прежде чем догнало нас (что тоже было проблематично). Однако никакого рационального объяснения столь внезапному появлению неизвестного судна я придумать не мог. Единственное, в чем я был уверен, — оно существовало в действительности, а не только в моем воображении. Тогда почему, спросил я себя, никто не заметил его раньше?
84
Верхняя наружная часть корабля в кормовой оконечности.
Внезапно позади меня раздался громкий скрип. Брошенный мною штурвал поворачивался из стороны в сторону, и я прыгнул к нему и схватился за рукоятки, боясь, как бы не заклинило руль. Выровняв штурвал, я обернулся, чтобы бросить еще один взгляд на чужое судно, и похолодел. Его не было! Ничего, кроме безбрежной морской глади до самого горизонта! Я несколько раз моргнул и откинул волосы со лба, но это ничуть не помогло делу: сколько я ни вглядывался, нигде не было никаких признаков таинственного судна. Не заметил я и ничего необычного, если не считать легкого дрожания нагретого воздуха. Куда бы я ни посмотрел, море оставалось безмятежным и пустым.
Неужели за те секунды, пока я сражался со штурвалом, судно успело затонуть, спросил я себя. Подобное предположение первым пришло мне в голову, и на мгновение я даже поверил, что такое возможно. Но, оглядывая поверхность моря в поисках следов кораблекрушения, я не увидел ничего — ни щепочки, ни дощечки, ни даже клетки для кур. [85] Пришлось мне отказаться от моей идеи и поискать другое объяснение странному явлению.
Довольно долгое время я ничего не мог придумать, но потом другая мысль, подсказанная интуицией или, быть может, предчувствием, пронеслась в моем мозгу, и я спросил себя, не может ли таинственное исчезновение неизвестного парусника иметь какое-то отношение к предыдущим странным событиям. Поначалу я решил, что судно, которое заметил, мне все-таки привиделось. Признаться, подобная перспектива меня не слишком обрадовала, однако только так я мог объяснить его внезапное появление. Ничего другого просто не приходило в голову. В самом деле, если бы парусник существовал в действительности, другие матросы заметили бы его еще прежде меня, а между тем этого не произошло… Тут я основательно запутался, ибо слишком отчетливо помнил все особенности оснастки неизвестного судна; словно наяву я видел перед собой его рангоут, такелаж и все остальное, видел, как тяжело покачивается на ленивых волнах массивный корпус и полощутся на слабом ветру паруса. А сигнальные флаги! Судно подавало нам сигнал, который я, правда, не сумел разобрать. Нет, никаких сомнений быть не могло: чужой парусник существовал в действительности.
85
Кур на старинных парусниках держали в качестве запаса продовольствия (мясо, яйца). Клетки с ними размещались на палубах и в случае кораблекрушения первыми всплывали на поверхность.
Тогда куда же он потом делся?
Охваченный сомнениями, я стоял, полуотвернувшись от штурвала, который удерживал левой рукой, и продолжал оглядывать морской простор в надежде, что что-то поможет мне разобраться в происшествии.
И вдруг неизвестный корабль появился снова. Теперь он был не позади на раковине, а почти на траверсе, [86] но я не думал об этом — до того был поражен. Да и видел я его неясно, словно сквозь слой дрожащего от жары воздуха. Уже в следующую секунду судно расплылось и исчезло вновь, однако теперь я не сомневался, что оно существовало в действительности, а не привиделось мне. Больше того, я знал, что все это время оно находилось в пределах видимости — только я почему-то не мог его увидеть. Это дрожание студенистого, словно сгустившегося от жары воздуха… о чем-то оно мне напоминало. Вскоре я припомнил странное марево, появившееся близ «Мортзестуса», прежде чем его окутало необычной, туманной дымкой; после этого мне оставалось только сложить одно с другим, что я и сделал. Нет, во внезапно появившемся корабле не было ничего таинственного или странного. Странное происходило с нами. Что-то вокруг «Мортзестуса» помешало мне — да и остальным тоже увидеть приближающийся корабль. С него-то нас заметили — об этом свидетельствовали вывешенные между гафелем и кормой сигналы. Любопытно было бы узнать, с некоторой отстраненностью подумал я, как объяснили матросы с чужого корабля наше нежелание отвечать на их сигнализацию, которое не могло не показаться им преднамеренным? Сам я был уверен, что даже в эту минуту они продолжают различать нас весьма и весьма отчетливо, хотя мы видели вокруг лишь пустынный океан. И на тот момент это обстоятельство показалось мне едва ли не самым странным из всего, что с нами случилось.
86
Направление, перпендикулярное курсу морского судна.
Потом я задался вопросом, сколько уже времени мы плывем в этаком визуальном одиночестве? Именно тогда я вспомнил, что утром того дня, когда появился туман, мы заметили вдали несколько парусов, но после этого горизонт оставался пустынным на протяжении без малого трех суток. Одного этого должно было хватить, чтобы я насторожился, ибо еще несколько судов отплыло на родину одновременно с нами и двигалось одним с нами курсом. При ясной погоде и слабом ветре они должны были бы постоянно находиться в поле нашего зрения, и в первые дни плавания так и было, но два дня назад все они внезапно исчезли. Это последнее соображение я и счел решающим доказательством в пользу существования непосредственной связи между появлением тумана и нашей неспособностью видеть другие корабли. Наша странная слепота длилась, таким образом, уже три дня, а мы ничего не заподозрили.
Тут я вспомнил о появлении на раковине незнакомого парусника. Помнится, меня посетило странное чувство, на которое я поначалу не обратил внимания. Тогда мне казалось — я гляжу на догоняющее нас судно из какого-то другого измерения. Сейчас эта невероятная идея полностью захватила меня; я был уверен, что не ошибаюсь, и на протяжении некоторого времени способен был думать только о том, как это может быть, а не о том, что это может означать и к каким последствиям привести. Как бы там ни было, новая концепция прекрасно укладывалась в мою теорию и давала ответы практически на все вопросы, которые появились у меня в тот момент, когда я увидел позади неизвестный парусник.