Писатель 2: Назад в СССР
Шрифт:
Оказалось, что ментовка совсем недалеко от нашего издательского небоскреба. Видать, Олежек специально именно туда пригласил загадочного «учителя», или, скорее – привез для меня. Я уже догадывался, почему местом для проведения урока было избрано именно отделение милиции.
Я отправился туда пешком – и без пяти минут семнадцать был уже на месте. Объяснил дежурному, кто я такой и зачем прибыл. Старлей был уже в курсе, но документики он, как и положено, проверил. И только потом взял трубку телефона и сказал:
– Товарищ инспектор уголовного розыска, здесь Краснов!.. Ясно, – Он положил
Рыжий, точно как я, парень с погонами старшины проводил меня в комнату номер 17. Открыл дверь, сказал:
– Товарищ инспектор, разрешите?
– Давай сюда арестованного, – хохотнул Литвинов.
Рыкалов посторонился и впустил меня в комнату. Я вошел. Олег поднялся мне навстречу, протянул руку. Я пожал ее и тут же увидел «учителя». Это был мужичонка лет тридцати пяти – сорока. Бритый. Руки в наколках. Так что его профессия и нынешний социальный статус сомнений не вызывали. «Учитель» посматривал на меня с веселым любопытством.
– Вот. Знакомьтесь! – сказал Литвинов. – Это Заяц – катала высшей категории. А это актер кино, товарищ Краснов. Он по роли должен играть в преферанс, но не умеет. Надо научить хотя бы азам.
– Чёй-то я в кино его не видал, начальник, – осклабился Заяц. – Фуфло гонишь!
– Я начинающий, – буркнул я. – Первая роль в кино.
– А, ну так бы и сказал… – развел руками уголовник. – Давай картинки, начальник, не на пальцах же его натаскивать…
Инспектор уголовного розыска хмыкнул и кинул на стол новенькую колоду.
– Ой красотулечки мои! – обрадовался катала, ловко перетасовывая карты. – На нары позволишь стиры взять?..
– Как себя вести будешь, – строго сказал Олег. – И давай без блатных словечек…
– Лады, начальник, замазали!.. Слушай сюды, фраер… – Он осекся, покосился на инспектора и заговорил уже обычным языком, лишь время от времени срываясь на блатняк. – В преферанс катают с тридцати двух стир, раскиданных на четыре масти… Старшие масти по понту: пики, трефы, бубны, червы. Старшие карты в масти по понту: семерка, восьмерка, девятка, десятка, валет, дама, король, туз. Одна из мастей может быть назначена козырем, тогда любая козырная карта, само собой, старше любой некозырной. В козырной масти авторитет карт сохраняется… – Его руки так и мелькали, раскладывая карты. – Правила взяток и очередность хода в префе такая… Первая картинка, положенная на стол, называется ходом. На ход каждый игрок обязан выложить одну карту. Карты выкладываются так… На ход игрок обязан класть стиру масти хода…
И продолжал, тараторя довольно быстро, рассказывать общие правила, а потом, будто и вправду учитель, велел мне повторить. Хорошо хоть слуховая память у меня неплохая. Я выдал, как на уроке, закончив последним из того, что он сказал:
– …Игрок, имеющий право первого хода и первой заявки в торговле, называется «первая рука». Следующий за ним игрок – «вторая рука» и последний катала – «третья рука».
Только тогда он начал мне излагать, какие виды игр существуют в преферансе:
– Играют на взятки. Игрок обязуется взять не меньше. Остальные должны помешать ему это смастырить, то бишь – взять как можно больше взяток, если выгорит… Заявив мизер, игрок обязуется не брать ни одной взятки. Другие игроки, наоборот, стараются подначить его взять взятки… В распасовках каждый игрок старается взять как можно меньше взяток… Короче, вся маза в том, чтобы, оценив свои стиры, заказать и сыграть наиболее выгодный контракт… Усек, Васек?
Литвинов тихо хмыкнул, но одергивать наставника не стал. После теории перешли к практике. Ну он меня и погонял, покуда я начал хоть что-то соображать! Хорошо, что я не собираюсь играть всерьез, продулся бы до нитки, похлеще Сивашова. Тем не менее, я взмок, хуже чем в литейке. Наконец, когда Заяц махнул на меня рукой, дескать, для кина сойдет, Литвинов вызвал конвойного, велев тому увести каталу. Колоду позволил ему забрать – оценил, выходит, труд учителя на “отлично”.
– Ну что? – спросил он у меня.
– Всегда терпеть не мог карты и картежников, – пробурчал я.
– Да, я уже вижу, просадишь ты казенные, – хмыкнул Олег.
– Надеюсь, вы их потом изымете?
– А как же, тут без вариантов!
– Кстати, хочу спросить… Ну возьмете вы их во время игры, а что предъявите?
– Это служебная тайна, – откликнулся он. – Нам главное – получить повод для их задержания, а дальше раскрутим…
– Ясно. Я могу идти, товарищ начальник?
– Погоди! – сказал он. – Вместе пойдем. Подброшу тебя, куда скажешь. У меня служебная.
– Подбрось, подбрось. Мне собраться еще надо.
– Уезжаешь куда?
– Органам ведь всё известно, – подначил его я, но без злобы. – Да ладно. Улетаю. В Ригу, на выходные!
– Шикарно живешь!.. С кем летишь-то?
Я пожал плечами.
– Да был один вариант, да сорвался… Сейчас вот как раздумываю, кого пригласить?
– Узнаю гусара! – откликнулся мой армейский друган. – А мы вот, с Ангелиной, заявление в ЗАГС подали… Через пару недель – свадьба!
– Ух ты, поздравляю! Пригласишь пошуметь-то на свадьбе?
– А то!
Литвинов заполнил какие-то бумаги, и мы покинули отделение. Сели в милицейский «Жигуль». Олег – за руль.
– Куда везти-то?
– Давай… – я задумался и назвал свой домашний адрес.
Выйдя у своего подъезда, я поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Вошел. Привычная тишина и уют охватили меня. Вернее – тишина как раз не была полной, и именно потому веяло спокойствием. Бормотал телевизор. Закипал на кухне чайник. Шумела вода в ванной. Жизнь шла своим чередом. У меня даже на душе стало теплее. Я разулся. Снял пальто и сразу же направился к комнате Наденьки, хотя не был уверен, что она дома. Постучал, в тайной надежде, что ее все-таки нет. Однако она откликнулась, разрешив войти.
– Добрый вечер! – сказал я, появляясь на пороге.
– Здравствуй, – буркнула она, даже не глядя в мою сторону.
– Ты завтра-послезавтра работаешь?
– Нет, у меня выходные…
– Ну и отлично!.. Хочешь увидеть Ригу и Балтийское море?
– Это что, шутки такие?
– Нет, я серьезно… Через четыре часа самолет.
Все время разговора Надежда сидела, скрючившись и засунув ладошки между колен, обтянутых домашним ситцевым халатиком, а теперь – распрямилась, как розовый стебель и медленно расцвела.