Писатель с мозгами набекрень
Шрифт:
Ну и так далее.
Нетленные шедевры пёрли косяками. Пятьдесят шесть рассказов в первом туре, двадцать восемь во втором, пятнадцать в финале. Но сегодня утром я, наконец, закончил свой каторжный труд.
Сажаю себя к компьютеру, включаю его, отправляю Юлии Леонидовне последнее гениальное творение со своим компетентным отзывом: «Выбранная автором тяжёлая тема больничного умирания раскрыта. Сюжет точно выстроен: завязка, развитие, кульминация, развязка. Хорошо прописаны персонажи. Автор для каждого нашел краткое, но выразительное описание. Отлично подобран стиль повествования.
Отправил. Мгновение спустя компьютер-умница оповещает: «Ваше сообщение успешно доставлено». Уф! Это было пятнадцатое и заключительное произведение из финальных.
За окном звенят колокола. Чтобы отвлечься от их навязчивого бреньканья, прислушиваюсь к Марине, разговаривающей на кухне с Лукасом.
– Лукас, зачем ты сейчас набезобразничал в туалете?
Лукас знает, что маму обманывать бесполезно, поэтому покорно спрашивает по-русски:
– А чой-та я сделал? Не закрыл дверь, когда уходил?
– Нет.
– А чой-та тогда? Не потушил свет?
– Нет.
– Не повесил полотенце на место?
– Нет.
– Бросил туалетную бумагу на пол?
– Нет.
– Не опустил крышку унитаза?
– Нет.
– Не смыл за собой?
– Нет.
Лукас первым теряет терпение:
– Так чой-та же я там натворил, мама?!
– Всё это вместе!
От драматического разговора меня отвлекает сигнал компьютера. Перевожу взгляд на экран. Видеозвонок с родины. Это звонит мой младший брат Агафон. После смерти мамы, он живёт вместе с нашим стареньким папкой. Агафон – самый безалаберный человек из всех, кого я знаю, что совершенно не мешает ему работать преподавателем в университете, писать кандидатскую диссертацию с рецептом вывода мировой экономики из кризиса и быть последней надеждой человечества. Впрочем, пока Агафон писал диссертацию, экономика вроде немного оклемалась.
Отвечаю на видеозвонок. Агафон, как всегда, великолепен: небритый, непричёсанный, в растянутой линялой майке. Зато с незатухающей улыбкой на устах. Приветствую его нашим традиционным:
– Привет, братан!
– Привет!
– Как жизнь? Как паппа мио?
Незатухающая улыбка тут же тухнет, Агафон с горечью произносит:
– Да какая это жизнь? Сплошная нервотрёпка. Папа повадился хранить сало в банках из-под сгущенки. Сначала замораживает банки в морозильнике, а потом кладёт на батарею и размораживает. Так вкуснее!
– Ты уже пробовал? – задаю я опрометчивый вопрос.
– Боже меня упаси! – выкатывает глаза Агафон. – А вчера папа где-то оставил свой портфель. Дома очень горевал и убивался. Мол, такие важные вещи были в этом чёртовом портфеле! Потом не выдержал и убежал его искать. Пока он бегал, сосед принёс портфель. Нашёл возле помойки. Я открыл, а там один мусор. Представляешь?
– А что папа?
– А что папа? Папа был счастлив,
С минуту оба почтительно молчим.
– В общем, как говорит сам папа, от старости до глупости один шаг, – нарушает паузу Агафон. – Причём, этот шаг необратим. Теперь он только и может, что с важным видом шептунов пускать. А что интересного в вашем золотом миллиарде?
Кратко рассказываю брату о литературном конкурсе.
– А тебя пригласят в Прагу? – интересуется Агафон.
– Не знаю. Наверное.
– А ты поедешь?
Я вздыхаю:
– Вряд ли. Марина работает, а одного меня она не пустит.
– Жаль. Говорят, Прага – очень красивый город. Злата Прага.
– Подумаешь, какая-то несчастная Злата Прага, – кривлю я душой. – Зато я был в Париже и видел Мону Лизу! Вот, как тебя сейчас.
Агафон смеётся…
Пообщались, разъединились. «Пока! – Пока!»
Агафон – это ниточка, связывающая меня с прошлым. Есть ещё сын Роберт, но это скорее моё будущее. С Робертом я тоже иногда обмениваюсь видеозвонками. Часто не получается. То он занят, то я не могу. Не мы такие – жизнь такая. Постукиваю пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «Хоть себе-то не ври, папаша». Ну, о’кей. Признаю, что я никчёмный родитель.
Чувствую общее окостенение организма. Значит, пора сделать кофепаузу. Выволакиваю себя из-за компа, веду на кухню. Кофе – это удовольствие, которое у меня ещё осталось. Удовольствие и подспорье. Заодно съем что-нибудь съедобное.
На кухне сидит Марина и под Джей Ло из радио самозабвенно хрустит сушками. В доказательство того, что Россия и Казахстан являются разными странами, Марина называет сушки калачиками и ест их с маслом. Кстати, в Нашем Городке работают два магазина, торгующих привычными для русаков продуктами: водкой, солёными огурцами, пельменями, колбасой, сгущёнкой, конфетами, сушками… Мы называем эти магазины «большой русский» и «маленький русский». Раньше был ещё один «русский» магазин, но он не выдержал конкуренции и недавно закрылся.
Я с иронией замечаю:
– Вот видишь, напрасно ты боишься оставлять меня один на один с холодильником. Сама не лучше. Вечно точишь что-нибудь втихомолку.
Марина невнятно ворчит через сушку во рту:
– И совсем не напрасно! Только я отвернусь, ты уже тут как тут – шаришься в кухне.
– Это всего лишь твой иррациональный страх, не основанный на фактах, – слегка обижаюсь я, заваривая кофе. – Кофе будешь?
– Спасибо, но нет времени.
Разжевав и проглотив сушку, Марина кричит в кухонную дверь:
– Лукас, собирайся! У тебя через пятнадцать минут тренировка!
(Наш Лукас играет в футбол в местном спортклубе)
– А ты меня отвезёшь? – интересуется ребёнок из своей комнаты.
– Отвезу, если быстро приготовишься.
Лукас начинает с топотом носиться по квартире, хватая одни вещи и швыряя на пол другие. Через полторы минуты большая спортивная сумка собрана, сам юный футболист, одетый и обутый, стоит в прихожей.
– Мама, ну, ты скоро?
– Какая тренировка, Марина? – удивляюсь я. – На улице дождь.