Писательские дачи. Рисунки по памяти
Шрифт:
Мы снимали летнюю кухню при усадьбе лесника, крохотный бревенчатый домик с печкой, сколоченными Витей деревянным столом и полками, с нашими раскладушками, втиснутыми в угол. Зажигали керосиновую лампу, освещавшую желтым, мерцающим светом низкий, темный потолок, книги, полевые журналы, рулоны миллиметровки, осциллографные ленты и куколку Андрюшку, наш талисман, который мы всюду возили с собой — смешного матросика из поролона.
Нам было хорошо в этом домике, в ожидании настоящего Андрюшки, который уже начал трепыхаться во мне. Мы любили друг друга. Это была нежная, спокойная любовь на третьем году семейной жизни, когда лихорадочный жар и
Витя растапливал печку, я жарила на сковородке яичницу с помидорами. Вот и сбылось то, о чем я когда-то мечтала: маленькая комната, настольная лампа, любимый человек и яичница с помидорами. И откровенный мужской взгляд, от которого бросает в жар и сердце проваливается куда-то.
В декабре 1963-го я родила Андрюшу — в родильном доме имени Грауэрмана на Новом Арбате, где и сама родилась двадцать восемь лет тому назад. И засела безвылазно на даче на полтора года.
Поселок, 60-е годы
К этому времени в составе членов кооператива произошли изменения. Дачу покойного Владимира Дыховичного купил Александр Твардовский. Бывший соавтор Дыховичного, Морис Слободской, продал свою дачу Юрию Трифонову. Умер известный литературовед академик Виноградов, и его дачу купил тоже академик, директор института Государства и Права Чхиквадзе. Продали дачи дирижер Кирилл Кондрашин, переводчик-германист Вильям-Вильмонт, строитель поселка Долинский, вдовы профессора филолога Еголина и историка Авдиева. Их дачи приобрели Владимир Тендряков, Юрий Бондарев, Зиновий Гердт, министр энергетики Дмитрий Жимерин, журналист Эльрад Пархомовский.
Прозаик Сергей Антонов продал дачу композитору Александру Флярковскому.
Таким образом, в поселке продолжало сохраняться творческое равновесие.
Можно даже сказать, что к этому времени поселок достиг своего расцвета. Построены дома, проложены асфальтовые дороги, проведены газ, электричество, водопровод, установлены телефоны. Раз в две недели приезжала машина из московской прачечной — забирала со всего поселка грязное белье, привозила чистое. По понедельникам, по договору с гастрономом, что в высотном доме на площади Восстания, развозили по дачам продуктовые заказы, упакованные в большие картонные коробки, со всем необходимым на неделю. Деревни по-прежнему снабжали дачников молоком, сметаной, творогом, ягодами. Госстроевский автобус ежедневно в восемь утра отвозил желающих в Москву, к площади Маяковского, а в девять вечера от площади Маяковского привозил обратно на Красную Пахру. Это было очень удобно, потому что еще далеко не у всех в поселке были машины. (У моих родителей была, и шофер Игорь Иннокентьевич раз или два в неделю возил отца в город по делам и привозил из города, груженного увесистыми сумками продуктов, которые отец покупал по маминому списку в дополнение к еженедельным коробкам.)
Был свой сантехник, он же электрик, симпатичный Павел Кобылин.
Был свой поселковый врач, Виталий Григорьевич Боглаенко из Троицкой поликлиники, — поселок платил ему зарплату, и он дважды в неделю обходил постоянных пациентов, в основном пожилых, а в экстренных случаях приходил, а потом приезжал на подержанных «жигулях», на вызов.
Где-то там, в городе, происходили совещания, партсобрания, худсоветы, редколлегии — а тут, на Пахре, преобладали творческая тишина и покой. Ну, не без скандальных случаев типа — кого-то обокрали, у кого-то с кем-то из соседей возник конфликт. Но это редко.
Почти рай в одном, отдельно взятом, поселке.
И вот, словно соскочив на ходу с поезда, я очутилась в этом раю, похожем на тихую заводь, где пахнет тиной и квакают лягушки. А поезд помчался дальше.
Вместо сейсмических станций, нефтяных скважин, ковыльных степей, костров и палаток — кормление, сцеживание, пеленание, укачивание — процессы долгожданного материнства, и они доставляли бы мне радость, если бы не точило чувство, что жизнь посмеялась надо мной: исполнив большое желание, — подарив ребенка, — отняла ту гармонию жизни, которую я обрела в последние годы. И если бы мама в силу своего властного характера не взяла на себя руководство каждым моим шагом. Она словно давала мне понять: поиграла в свою геологию — и хватит. Из «жены геолога» я снова превратилась в «дочку обеспеченных родителей». Все вернулось туда, откуда начиналось.
Мама обожала внука, но считала, что я сделала глупость, выйдя замуж за «какого-то геолога». Что такой «бриллиант», как я, достоин лучшей оправы. Ситуация банальная, но от этого не менее болезненная для каждой отдельной жертвы этой ситуации. То и дело, как бы невзначай, выпускались тонкие отравленные стрелы в адрес Вити, уехавшего в очередную экспедицию, увы, теперь уже без меня: «Другие в его возрасте защищают диссертации…» «Муж Наташи, между прочим, уже кандидат наук!..» «Бросил ребенка на наше иждивение и уехал черте куда!»
Это было несправедливо: почему на иждивение? Конечно, Витина зарплата со всеми полевыми надбавками не шла в сравнение с папиными гонорарами, да к тому же он должен был помогать бабушке и брату, но он регулярно присылал деньги. Однако, для мамы, привыкшей к другим суммам, это были «не деньги».
Когда Витя осенью вернулся, вырваться к нему с дачи в Москву мне было очень трудно, потому что «ребенок должен жить на даче, а мы не обязаны с ним нянчиться в твое отсутствие!» Но когда Витя приезжал на дачу, получалось так, что он тут инородное тело и только мешает. У зятя исчезло имя, осталось лишь местоимение — он:
— Свой грязный пиджак он повесил на детскую кроватку! Скажи ему!..
— Скажи ему, чтобы собрал сухие листья на участке. Хоть это он может сделать?
Конечно, Вите нетрудно было собрать листья, но он искренне не понимал, почему бы теще, вместо того чтобы сидеть на крыльце и отдавать всем приказания, самой не взять грабли и не выполнить эту легкую и полезную для ее здоровья работу. Капризам, даже моим, он не потакал. А маму глубоко задевало, что зять не шел у нее на поводу, как все остальные.
— Апельсины? — брезгливо говорила она. — Он думает, он нас осчастливил своими апельсинами! Я закажу — мне привезут сколько угодно!
— Что это? Деньги? Он думает, что его зарплата играет какую-то роль в нашем бюджете!
Материальный вопрос выполз, как гробовая змея из мертвой главы. До этого мы с Витей о деньгах особо не думали, оба зарабатывали, в экспедициях тратили мало, так что по возвращении мы были по общим тогдашним меркам вполне богаты и независимы. А тут оказалось, что зять «не обеспечивает». К тому же у Витиной бабушки обнаружили рак желудка. Нужно диетическое питание, в магазинах трудно что-либо купить, приходилось выстаивать очереди или доставать по блату, переплачивать. На дачу приезжал поздно и не каждый день, по воскресеньям ездил к бабушке и к брату, возил продукты и лекарства.