Пищевая цепочка
Шрифт:
Сталкеры, сами перепуганные до полусмерти, бросались прочь, едва им казалось, что Тварь несётся к ним, отскакивали, увёртывались от слепых взмахов копыт и снова стреляли. Тварь издавала хриплое сипение, молодые деревца с треском разлетались в щепу под натиском обезумевшего зверя, Очкарик всаживал в мечущуюся тушу пулю за пулей…
Наконец Твари удалось прижать к краю бетонированной ямы самого нерасторопного — Моню. Слепой, который после падения ещё нетвёрдо держался на ногах, кинулся наперерез, спихнул приятеля вниз — на дно ямы. Удар паучьей лапы Твари, предназначенный Моне, пришёлся поперёк груди
Тварь остановилась, отыскивая врага. Слепой попытался встать и со стоном упал на землю, Тварь качнулась в его сторону — на звук. Толик вскинул пистолет и нажал на спуск. Оружие лишь щёлкнуло — обойма была пуста. И тут Толик, не помня себя от ярости и отчаяния, швырнул бесполезный кусок металла в истекающий кровью бок Твари и пошёл на неё, крича срывающимся фальцетом:
— Ах ты сволочь! Гнида! Скотина! Тварь! Грязная тварь!
Крошечный крысёнок, заключённый в громадное сильное тело, узнал этот голос, вспомнил чудовищное существо, которое едва не прикончило его в подвале… Крысёнок пришёл в ужас. Разум грызуна, и до того балансировавший на грани помешательства, не удержался и соскользнул в бездну, переполненную невыносимым страхом. Оковы, стянувшие сознание, лопнули.
Страх — основной побудительный мотив крысы — вывел малыша из подчинения Твари, сбросил путы, которыми окутало его искусственное существо. Теперь крысёнку не хотелось быть вершиной пищевой цепочки, не хотелось сражаться и побеждать — он жаждал лишь одного: сбежать в темноту, убраться подальше от страшного Толика, который в его сознании вдруг вырос до гигантских размеров, вознёсся над крошечным зверьком и занёс над ним громадный ботинок…
Тварь попятилась по краю круглой ямы, одна лапа не нашла опоры, провалилась в пустоту. Тварь шарахнулась в сторону, восстанавливая равновесие, споткнулась, запуталась в восьми конечностях — ног было слишком много для маленькой перепуганной крысы — и рухнула всем телом в «жарку». Взметнулось жадное пламя, Тварь вскочила среди языков огня… Над краем ямы показалась голова Будды. Он моргнул, поднял автомат и открыл огонь. Толстяк по-прежнему ничего не слышал, струйки крови, вытекшие из ушей, медленно подсыхали на шее и воротнике, но парень действовал спокойно и хладнокровно. Он целился в ноги.
Длинная очередь из АКМ, прежде принадлежавшего Бузяку, раздробила суставы на ногах Твари, и грузное тело осело, провалилось в пламя. Огненные языки снова взлетели, потом с треском сомкнулись над стремительно обугливающейся горой плоти, медленно опали. «Жарка» успокоилась, приняв жертву и поглотив её.
Глава 29
С минуту все, щурясь и прикрывая глаза ладонями, глядели, как сжимаются языки пламени — словно лепестки росянки, ухватившей комара, — наблюдали, как «жарка» успокаивается, её огонь меняет оттенок и умиротворённо опадает…
Потом Слепой стал ощупывать смятую броню на груди, его окликнул из ямы Моня, и сталкер подал приятелю руку. Потом оказалось, что Моня не в состоянии выбраться, а Будда никак не может его качественно подсадить, потому что руки дрожат и он никак не разберётся, что нужно делать. Потом Толик спрыгнул вниз и помог подняться сперва Моне, а затем и Будде. Потом прибежал Очкарик и успел
— Толик! Слышишь, Толик! Скрипач, я к тебе обращаюсь! Ты пойми правильно, я не боялся! Смерть — это путь к возрождению! Смерть — путь к возрождению, совсем не страшно! Но эта тварь — не смерть, она не позволит колесу сансары совершить оборот, а нет смерти — нет возрождения, это неправильно, понимаешь?! Она длит и длит жизнь, а карма отягощается! Ты понимаешь, что это хуже смерти?! Да ты слышишь, чего я говорю?!
Сталкеры удивлённо переглядывались, пока Толик не выбрался из ямы и не ухватил Будду за плечи.
— Ты оглох! — прокричал Толик, тряся приятеля.
— Что?! Ты не шепчи, говори нормально!
— Ты оглох, у тебя кровь из ушей течёт!
Слепой набрал последнюю реплику на ПДА и поднёс руку к лицу толстяка. Тот отпустил Толика, провёл ладонями по ушам и удивлённо уставился на окровавленные пальцы:
— Надо же! А я ничего не чувствую!
«Контузия, пройдёт, — набрал Слепой. — Ты только не ори, а то и мы оглохнем».
— Мужики, — вдруг подал голос Очкарик, — а вот этот тип, которого я шлёпнул, он на чём верхом сидел-то? Я в ПНВ как-то не разглядел. Кабан не кабан, ноги как у псевдоплоти… Чего это было? Тут напряжение, охватившее всех — и сталкеров, и Толика с Буддой, — схлынуло, обернулось диким желанием смеяться. Все стали хохотать, даже Будда, который ничего не понял, но торжественно прокричал:
— Человечество смеясь расстаётся со своим прошлым! Карл Маркс сказал!
Потом смех угас, стало тихо. Толик шмыгнул носом и буркнул:
— Вообще-то у нас водка в схроне припрятана. Можно расстаться с прошлым, бухая. А то смеёмся тут, как собаки слепые.
— Точно, — одобрил Слепой, — лучше напьёмся, как кровососы.
И они в самом деле напились. А пустые бутылки швыряли в «жарку» и всем нравилось наблюдать, как бесится аномалия. Счастливый Моня всем несколько раз объяснял, что «жарка» злится, потому что бутылки пустые:
— А шо вы себе думаете? Если бы мне пустую дали, я бы тоже так шипел. Наливай, Слепой, наливай!
Толик не заметил, как заснул, а очнулся в схроне, заботливо укрытый старым ватником. Сам он вряд ли стал бы так устраиваться. Сквозь прореху в своде ярко светило солнце и виднелся кусок неба — яркого-яркого, неестественно чистого голубого цвета. Доносились голоса.
— Ну куда ты пойдёшь? — твердил Моня. — И главное, зачем? Лучше давай с нами, а? Познакомим с правильными мужиками, дадим, так сказать, характеристику…
— Нет, я лучше сам, — Будда говорил тихо. Значит, слух вернулся. — Так мне спокойней.
Толик заторопился к выходу:
— Эй, ты куда сам? А я? Мы ж давно решили, что вместе!..
Он выбрался наружу. Оказалось, все, кроме него, уже были на ногах, а Будда даже рюкзак успел приготовить.
— Вместе… — повторил Толик. — Мы же договорились! Будда обернулся к нему и широко улыбнулся, отчего глазки, и без того маленькие, превратились в узенькие щёлочки.
— А я думал, ты с мужиками пойдёшь.
— Да, в самом деле, и мы, это, познакомим… — повторил Моня, но уже без прежней уверенности. — Ну, с кем надо, чтоб начать… это…