Письма из Лондона

Барнс Джулиан Патрик

Несомненно, мистер Блэр — это самый перспективный с 1979 года для лейбористов шанс вернуться во власть. (И — еще один дополнительный штрих, имеющий отношение к модернизации: в случае его успеха на Даунинг-стрит, 10, появится первая работающая жена.) Нужно быть извергом — или консерватором, — чтобы не желать ему добра: мало какая страна извлекает пользу из длительных периодов однопартийного правления. Лейбористы в настоящее время более-менее сплоченны, электорату более-менее осточертели тори, а сами тори более-менее понимают, что туфли миссис Тэтчер им уже маловаты.

Как бесстыдно выразился о Блэре один анонимный консервативный министр, «мы все еще не знаем, говорить ли нам, что у него нет политической программы, или говорить, что его политическая программа никуда не годится»». К настоящему моменту именно лейбористы устанавливают повестку дня и именно тори — отбрехиваются. Так, не успело словосочетание «полная занятость» за несколько недель лейбористской избирательной кампании облететь всех заинтересованных лиц, как министр по делам занятости Дэвид Хант, выступая перед собранием Конгресса профсоюзов, уже заявил, что правительство также примкнуло к данному политическому курсу. Это был невообразимо примиренческий или «мокрый» для консервативного министра жест — и знак того, что вот-вот начнутся настоящие сейсмические толчки паники. Вряд л и было совпадением то, что всего через пару недель, после перетасовки кабинета мистера Мэйджора, министр по делам занятости и трудоустройства Хант внезапно сам оказался нетрудоустроенным.

Главной опасностью периода до всеобщих выборов (которые консерваторы могут оттягивать до 1996 или 1997 годов) Блэр считает «чувство самоуспокоенности внутри партии». Есть и другие: ему придется вести кампанию дольше, чем было бы идеально; через пару лет его лицо может выглядеть уже не таким свежим, как раньше; его евангелический язык может начать казаться проповедническим, а его разговоры о крестовых походах и миссиях — чуточку слишком бойскаутскими, в наше-то время, когда ничего святого. Еще есть опасность, что лейбористская долгосрочная стратегия — которая активно выстраивается по модели игры миссис Тэтчер 1979 года: отчеканить политические лозунги и сформулировать общие темы, а не вязнуть в деталях и возиться с цифирью — может показаться уклончивой. А каких шагов тори следует опасаться? «Их избирательная стратегия — невеликая тайна, — отвечает Блэр. — Они ударятся в крупномасштабное урезание налогов. Не исключено, они пойдут на попятный и займут до некоторой степени антиевропейскую позицию. А еще будут швырять в Лейбористскую партию все, что им удастся накопать на нас, — и не остановятся ни перед чем».

Бередящее душу выступление Оркестра Граймторпских Копей в Вестминстерском аббатстве стало уместной увертюрой для службы, которую можно было бы озаглавить «Перемены и национальное обновление» — как Манифест Тони Блэра. Сначала читали вслух из Книги Исайи («И застроят пустыни вековые, восстановят древние развалины и возобновят города разоренные, остававшиеся в запустении с давних родов»). Затем был исполнен гимн Р.Б.Й. Скотта, абсолютно блэристский по сути («Принеси справедливость в наш край / И воздвигни опоры дней будущих, / Чтобы время разбилось о рай / И повержены были все чудища») и недалекий от злободневной политической специфики. Была там даже цитата из Вацлава Гавела в исполнении архиепископа Кентерберийского: «Я глубоко убежден, что на самом деле политика не является бесчестным занятием, и если мы имеем то, что имеем, то виноваты в этом политики».

Архиепископ также процитировал изречение Джона Смита: «Политика должна быть нравственной». При том, что Партия Тори кажется все более и более изнуренной в центре и все более растленной по краям, при том, что ее светлые умы и мечтатели с щенячьим восторгом улепетывают в пейзажи с восстановленными лесными массивами, лопоча о возвращении медведей, 10-процентном подоходном налоге и гектарах прерий, покрытых экзотическим посевами люпина, неудивительно, что лейбористы в настоящее время занимают доминирующее положение как с точки зрения морали, так и с точки зрения политики. Сейчас один убежденный христианин сменил другого на посту лидера партии. «Славля Господа, очистим тело нации и дух» — пели многие, если не все, члены конгрегации в Вестминстерском Аббатстве.

Тони Блэр вышел победителем на выборах, прибегнув к духоподъемной риторике, выстроенной вокруг слова «радикальный»; как и его конкуренты, другие кандидаты, он умышленно взывал к славному 1945 году, когда лейбористское правительство Клемента Эттли приступило к фундаментальным изменениям в государственном устройстве. Я спросил Джайлза Рэдиса о последнем рекламном ходе мистера Блэра. Он ответил: «Он сказал кое-что весьма неглупое. Он сказал: «Я не ревизионист, я радикал». На самом деле это мура полная. Он пытается быть Гарольдом Вильсоном. А ему надо быть гибридом Гейтскелла и Вильсона». Одна из всегдашних прелестей — и периодически возникающих хитростей — политики заключается в разнице между риторикой Рыцарей Господних и последующим сообщением, что, мол, извините, ребята, мы не можем себе позволить копье и кольчугу, и, кстати, лошадь нам тут урезали до мула. Имя Хью Гейтскелла (предшественника Джона Смита в качестве потерянного лидера и адресата надежды, которую пришлось передать преемнику) достаточно безопасно; тогда как Гарольд Вильсон — которого сейчас вспоминают не столько за либертарианскую законодательную деятельность в его первые годы пребывания на должности, сколько за прагматичные виляния его последних лет — не вызывает особого восторга. Тони Блэр много в ком пробуждает оптимизм — своей молодостью, своим интеллектом, своей идеалистичностью, своими обещаниями очиститься и своей выбираемостью. Из него очень даже мог бы получиться британский премьер-министр конца столетия. Но для милленариев [201] было бы опрометчивым уже сейчас бронировать себе места на горных вершинах.

201

человек, верящий в наступление тысячелетнего царства Христа на земле.

Август 1994