Письма из-под виселицы
Шрифт:
Я работаю в этой лечебнице без пяти минут месяц, но уже успел нажить неприятные отношения с начальником. И девушку. А держу её на расстоянии вытянутой руки, чтобы оградить от пересудов со стороны других коллег.
Алевтина числилась на хорошем счету: лишнего не скажет, даже если подумает. Будет тихо выдавать лекарства «психам», не задавая вопросов «зачем это» и «почему ему». Ни для кого не секрет, какое отношение к людям с душевными проблемами в местах, предназначенных для решения этих проблем.
Я справедливый и честный человек. Особенно в отношении к моим пациентам. Свою
Пора в обход. Психи тоже страдают от бессонницы, как и нормальные душевно здоровые.
В больнице на данный момент числится восемь душевнобольных. Уделить своё время каждому из них, разобраться в проблемах и помочь их решению – не составляет для меня труда. Каждый из них был забыт своими близкими. Никого из них не навещают, чтобы поинтересоваться о состоянии души. Их души интересны только мне.
Пропуская палаты под номерами 1,2,3,4,5,6,7 – потому что они пустые – прохожу в палату номер 8. Пациентка – София. Но она отзывается исключительно на «Софа». Её диагноз – истерия, иными словами – истерическое расстройство личности. Пациенткой больницы она является уже пятый год.
Сейчас ей двадцать пять лет. Она эмоционально нестабильна, импульсивна и требовательна в постоянном внимании к себе. Девушка из обеспеченной семьи. Но, как и остальные пациенты данного заведения, стала обузой своим богатым родным. Она лишь оскверняла доброе чистое имя семьи. Родные устали терпеть истеричные выходки Софии и под чужой фамилией упекли её в психлечебницу в другой город.
Я приоткрыл дверь – пациентка из палаты номер 8 мирно посапывала.
– Софа, – окликнул её, чтобы убедиться в этом.
Девушка действительно была погружена в сон. За последнюю неделю я впервые видел на её спящем лице умиротворение и улыбку.
Я прошёл мимо палат под номерами 9,10,11,12 – они тоже были пустыми – и остановился около двери палаты номер 13. Прислушался. За дверью этой палаты находилась самая маленькая пациентка лечебницы – тринадцатилетняя девочка с диагнозом «аутизм». Тая особенная девочка. Она никогда не знала материнской любви: мать отказалась от неё ещё в роддоме. И сейчас Тая с опаской реагировала на любое проявление любви и заботы в свой адрес. Моя самая молчаливая пациентка, с которой мы общаемся посредством её рисунков. Как правило, аутисты не впускают в свой мир новых людей. Они-то и на присутствие «старых» реагируют отстранённо. Но мне удалось найти к ней подход.
Тая всегда находилась с включённым светом в палате, тем более в тёмное время суток. И сейчас из её палаты, сквозь щель внизу, виднелась полоска яркого света. Спала она тоже со светом. Тая всегда должна находиться в не меняющейся обстановке.
В этой больнице она с семи лет. В этой палате она столько же. В палате мало что меняется. Только табличка на двери. 7,8,9,10,11,12,13… Каждый год. Дети-аутисты не дружат с математикой. Цифры находятся далеко за пределами их вселенной. Но Тае было важно, чтобы табличка на двери палаты показывала её возраст. Она очень редко улыбалась. А искренне – и того реже. Но Тая всегда с искренней улыбкой сама вешала на свою дверь табличку с новой цифрой.
Я приоткрыл дверь её палаты. Тая не спала. Она смотрела в окно, на звёзды. Моё личное наблюдение: эта палата имела самое большое окно во всём здании, с самым широким подоконником, на котором можно было без опаски, что он обвалится – сидеть, стоять, лежать, прыгать. Знала ли Тая об этом? Она здесь шесть лет и ни разу не была в других палатах. Сейчас она, как обычно, сидела в углу подоконника, вытянув ноги в другой угол, и смотрела на ночные спутники, высоко задрав подбородок.
– Тая, – окликнул её я.
Она едва заметно кивнула – знак того, что она позволяет зайти в свой мирок и даже прикоснуться к нему. Если подойти к ней без этого позволения, она расстроится и может агрессивно повести себя: расплакаться или даже ударить.
Я прикрыл за собой дверь и медленно подошёл к подоконнику. Тая неподвижно сидела с высоко задранным подбородком и выполняла свой постоянный ритуал: в правой руке она нежно держала своё левое запястье и водила большим пальцем в области пульса. Со стороны казалось, что она проверяет свой пульс. Эти действия она повторяла всегда. Я заметил, что она делала так даже во сне. Это что-то значило для неё. Что-то, что было важно только ей. Однажды я спросил у неё, зачем она постоянно проверяет свой пульс. Тогда она впервые подняла на меня свои большие серые глаза. И впервые заговорила со мной. Она медленно протянула мне свою левую руку и прошептала: «Чувствуешь?» С её позволения я коснулся пальцем её пульса. «Чувствуешь? Тук-тук-тук…» – Ещё тише сказала она, как будто выдавая мне свою самую сокровенную тайну.
– Чувствуешь? – Прошептал я сейчас, в нашем общении это было кодовым словом. Только так я мог достучаться до её сознания.
– Тук-тук-тук… – Ответила мне она и посмотрела не на звёзды, а на меня. А в её больших серых глазах отражались те звёзды.
– Такое красивое небо. Тебе нравится?
Я понял, что её не стоит выводить из выдуманного мирка. Стоит получить её позволение, чтобы иногда заходить туда. Ей здесь хорошо и уютно. Здесь можно почувствовать её пульс – не услышать, а именно почувствовать.
Подушечками своих маленьких пальчиков она пыталась прочувствовать окружающий мир. А свои чувства выражала на бумаге, окуная эти пальчики в акварель. Так она разговаривала. Тая никогда не использовала чёрный цвет.
– Звёзды тук-тук-тук, – отвечала мне она.
Возможно, она считала звёзды, как считала и свой пульс. Я об этом ещё не спрашивал её. А она вряд ли ответит. Она особенная. Ведь с какой-то целью она меняет таблички на двери своей палаты каждый год. И это для неё важно.
– Когда звёзды уснут, ты тоже пойдёшь спать, пообещай мне, Тая, – заботливо попросил я.