Письма из-под виселицы
Шрифт:
Я усадил её на кровать. Её длинные волосы неаккуратными прядями спадали с плеч.
– Вчера было интереснее, – подмигнул ей и присел рядом.
– Ну вот ещё! Они считают, что я не могу сама застелить свою кровать! – фыркнула она и с яростью помяла покрывала.
Я не останавливал её. Здесь был её мир. И её правила. Она сама наводила здесь «порядки».
– Кэтти, что ещё тебя сегодня беспокоит?
Она перестала мять постель и заинтересованно посмотрела на меня. Теперь её взгляд не был пустым.
– А я не беспокойна! – Быстро проговорила она. – Сегодня так хорошо на улице!
Она соскочила с места и подбежала к окну, распахнув его настежь.
– Последний
Она присела возле меня и замерла.
– Я люблю весну, – ответил я.
– В моей комнате больше не будет весенних цветов. Они всё испортили. А я не беспокойна! – Последнее предложение она повторила громче.
– Кэтти, я верю.
Она улыбнулась и начала заплетать косу.
– Я могу тебя оставить?
– Только не присылайте ко мне её! Я ей не нравлюсь!
Я кивнул и оставил Катерину одну. Она не нуждалась в дозе успокоительного.
Я подошёл к посту и вернул не использованный шприц Инне.
– Ну ты волшебник, – подмигнула мне Инна. – Перекур?
Кивнул и вышел на веранду.
Кэтти находилась в больнице уже три года. Она попала сюда в двадцать лет, на пике своей молодости. Она была более переменчива в настроениях, когда я перевёлся сюда месяц назад. Сейчас же её болезнь протекала умеренно. Если бы она находилась в своей естественной среде, то её перепады эмоциональности случались бы ещё реже. Она более склонна к хорошим возвышенным настроениям, истерики с ней случаются не особо часто. Диагноз ей поставили в 15 лет, когда на уроке химии она по непонятной причине швырнула колбу с раствором в стену и ударила по лицу подбежавшую к ней учительницу. А дальше: нервный срыв, отца к директору, разговор со школьным психологом и выявление первых симптомов биполярного расстройства. Мать Катерины умерла от рака, когда девочке было 13. Истерики и срывы в течение года после потери списывались на раннюю утрату дорогого и очень близкого человека, никто не предполагал, что это первые симптомы психического расстройства. Отец начал пить и не уделял должного внимания и поддержки дочери, а она нуждалась в заботе, как никогда. С 15 лет Катерину поставили на учёт к психологу, а после и вовсе перевели к психиатру, когда её поведение стало неконтролируемым. Отец спился и умер, когда Кэтти исполнилось 20. Через месяц она попала в психиатрическую лечебницу, потому что смерть отца вызвала у неё другое эмоциональное потрясение, которое проявлялось не слезами и горем, а противоположными эмоциями. Первый год в лечебнице Кэтти пичкали психотропными.
Как молодому сознанию прийти в порядок, если его пошатнувшееся положение только усугубляли, а не пытались вылечить? Второй год лечения Кэтти провела в камере-одиночке, как особо буйная и нервозная пациентка. И, опять-таки, вопрос: как ей в одиночку справляться с переполнявшими её эмоциями, да ещё и запертой в четырёх стенах? Её крики о помощи ударялись о глухую стену. Она звала, но к ней никто не приходил. На третий год она замолкла. И её стали выводить за пределы одиночной камеры. Она искренне радовалась всему: солнцу, дождю, снегу, ветру, цветам и даже другим пациентам. Её перевели в палату в общем коридоре. Но даже несмотря на такое неправильное обращение, она не затаила обиду и всё равно отдавала предпочтение положительным эмоциям, чаще пребывая слишком счастливой, чем слишком несчастной. Есть ли хотя бы мизерный шанс, что её душа вылечится от недуга, и Кэтти сможет вернуться к обычной жизни? Я считаю, что есть, если к ней обращаться как к обычному человеку, считаясь с каждой её эмоцией.
Когда я докуривал, ко мне подошла Алевтина. Она уже была переодета и собиралась домой, её смена подошла к концу.
– Это письмо действительно предназначалось не мне. – Я заговорил первый, выбросив окурок в урну. – Случайно захватил его из коробки в подвале, когда сортировал их.
– Ладно, – тихо ответила Алевтина.
– У тебя завтра ночное дежурство? – Перевёл тему разговора я.
– Да, – в таком же духе отвечала она.
– Ты хочешь ещё о чём-то поговорить?
– Нет.
Я прильнул её к себе.
– Я уважаю тебя. И себя. Ты у меня одна, – на ушко прошептал ей.
– Я знаю. Прости мне мою вспыльчивость, – вздохнула Алевтина.
– С кем поведёшься от того и наберёшься, – легко поддел её и поцеловал в макушку, отстранившись. Раскрывать наши отношения я не спешил.
– Ага, мало того, что окружают психи, так ещё умудрилась влюбиться в психиатра, – Алевтина расслабилась и сменила гнев на милость.
– До завтра. И… спасибо за халат.
– А толку, что я его стирала! – Усмехнулась она. – Оторванный кусок я не нашла в кармане, чтобы пришить.
Я погладил её по спине.
– Пойду к пациентам.
– До завтра, – она поцеловала меня в щёку и уехала домой.
Я подошёл к посту и поинтересовался у Инны:
– Всё спокойно?
– Как всегда, когда здесь ты.
– Инн, а где хранятся дела других пациентов?
– Ты хочешь узнать о ком-то конкретном или просто изучить все? – Вопросом на вопрос ответила Инна, прищурившись.
– И то, и другое, – не соврал я.
– Все дела, как старых, так и текущих, находятся в папках в хранилище возле подвала. Электронной базы, как знаешь, у нас нет. Ключ есть от хранилища?
– Есть. Не знал, что там и дела старых пациентов тоже.
– А ты ещё раз нахами Калусовскому, так он и туда тебя отправит сортировать дела по алфавиту, – рассмеялась Инна.
Я ответил ей улыбкой и направился к хранилищу:
– Если что-то выйдет из-под контроля, ты знаешь, где меня найти.
Папки с личными делами находились в таком же беспорядке, как и коробки с личными вещами. Сначала руки потянулись отсортировать их по алфавиту, и я сам рассмеялся этому порыву. Потом принялся искать дела всех Виолетт, но мои попытки закончились провалом. После стал пересматривать дела всех пациенток, чьи фамилии начинались на "К", но и это не вознаградилось успехом. Напоследок я просто перебрал все дела, но среди них не было никаких Виолетт и никаких Вайлет. И даже с именем на "В" оказалась только Виктория, которая умерла девять лет назад, а фамилия её была на "Т".
Я протяжно выдохнул. Дальнейшего продолжения поисков не было смысла – у меня не было иной информации, касающейся моей «подруги по переписке».
Расспрашивать о ней у персонала я не собирался, а посчитал правильным решением начать читать письма – может быть там найду какие-нибудь зацепки.
Я уточнил у Инны, что мои пациенты в порядке, и до ночного обхода уединился у себя в кабинете с первым письмом в руках, попивая кофе, чтобы не уснуть. Это письмо оказалось значительно длиннее последнего, и в нём я получил кое-какие ответы. Однако и вопросов прибавилось.