Письма из замка дракона 3/3

Борун Александр Феликсович

– Нет! – хрипло и возмущенно закричала я, и очень бурно зарыдала, – это ложь и клевета! Кто это сказал?!

А сама думаю – он ведь сейчас чувствует мой страх буквально на вкус! И холодный липкий пот, и дрожь, и сердцебиение, и частое дыхание, хорошо хоть не описалась, прости, братец, хотя и до этого, боюсь, недалеко было. Ой, не поверит он мне!

Кецалькўецпалин перевернул когтем страницу. На следующей было написано: "А чего ты тогда так испугалась, если это не так, а?"

– Ложь и клевета! – отчаянно хриплю я, хотя горло, вроде, пока не сжато его ужасными зубами, – а испугался бы всякий на моем месте, угодив под несправедливое обвинение! Я уже попадала под такое! Ты что думаешь, я на костер по собственной воле отправилась? Нет же! Как раз по несправедливому обвинению! И вообще, КТО сказал, что я – шпионка? Пусть он повторит это мне в глаза!

Кецалькўецпалин, не разжимая зубов, невозмутимо перевернул когтем еще страницу. Следующая надпись гласила: "Ты сама себя выдала. Помнишь, спрашивала, какой сейчас год? Я еще тогда по твоим вопросам понял, что ты переписываешься с инками, а не с родителями!"

Я похолодела…

Тут мне нужно рассказать тебе о том, что было несколько дней назад. Меня поразило, что мы с тобой, братец, оба уверены в том, что год правильный, но сначала я, что семьдесят шестой, а ты – что семьдесят пятый, а погодя я – что семьдесят седьмой, а ты – что семьдесят шестой. И мы ОБА ставим даты по благовещенскому стилю! А ты еще и на апостолический престол оперся (три слова зачеркнуто) авторитет апостолического престола оперся.

Я пробовала спрашивать других. Но никто не пользовался благовещенским стилем, когда год меняется 25 марта, кроме меня и тебя с собратьями твоими.

Фрау Мем рассказала, что в Майнце год меняется первого января. Это у них специальный, отдельный, ни с каким другим праздником не совпадающий Новый год.

Монсеньора Тов снисходительно поведала мне, что в Труа… и, кстати, в Руане… так же, как и в Париже, смена года происходит на Пасху. Точнее, первый день нового года – это предпасхальная суббота. Когда бы ни была по календарю в этом году Пасха. По-моему, неудобно. Но зато этот стиль принят на большей части Франции. Сторонникам пасхального стиля тоже очень даже есть на что опереться!

Фий Тес с обычным своим видом оскорбленной, но терпеливой невинности, какой она всегда принимает в разговоре со мною, грешной, сказала, что в Лангедоке новый год наступает в Рождество Христово, 25 декабря, и никак иначе. Рождается Христос – рождается год.

Все, кроме нее, пожаловались на своих кураторов, придерживавшихся благовещенского стиля, как ты. Да и фий Тес не пожаловалась, думаю, только затем что такое для нее непорядочно. Никто не понял, откуда может быть расхождение между нашими с тобой, братец, календарями.

Тогда, возлагая на ТВОЮ настойчивость ответственность за то, к чему это может привести, я спросила Тенкутли. Он ведь очень много знает про европейские дела. И не только.

И в самом деле, он знал! Есть ДВА типа благовещенского календарного стиля, объяснил он. Благовещенский стиль флорентийского типа и благовещенский стиль пизанского типа. Оба применяются в Италии. Причем в разных городах Италии есть не только они, ведь каждый город – сам себе законодатель, но мы сейчас только об этих двух в одном флаконе (не знаю, при чем тут алхимия, когда мы, скорее, об астрологии говорим). При флорентийском типе благовещенского стиля принято считать новый год более ранним, чем в городах вокруг, а при пизанском – более поздним. Друг от друга эти типы благовещенского стиля отличаются на ЦЕЛЫЙ ГОД. Кстати, в папской канцелярии (я его не спрашивала ничего про папскую канцелярию, клянусь, он сам сказал!) сейчас принят благовещенский стиль флорентийского типа. Но ранее папская канцелярия применяла и другие, в том числе – пизанский тип благовещенского стиля, который сейчас принят в Сент-Этьене. Скорее всего, принятый канцелярией календарный стиль или тип этого стиля время от времени меняется, когда приходит новый римский папа из другого города Италии и приводит с собой свою команду. В том числе, чиновников в канцелярию.

По поводу того, какой стиль более правильный, не прекращаются теологические споры. Флорентийские ученые доказали, что торопиться некуда. У всех уже будет конец света, а у них еще нет! Первоначально это был аргумент их противников, но они на него ответили «ты сказал». Пизанцы, с другой стороны, считают, что конец света – событие, коего нужно не со страхом ждать, а с НЕТЕРПЕНИЕМ и ожиданием жизни вечной, потому у них и новый год наступает раньше, чем у кого бы то ни было из христиан. Противники обвиняют их в торопливости – недаром и башня у них такая косая. Уж не вавилонскую ли башню они втихомолку пытались вновь построить? Недаром все ее этажи похожи – так можно продолжать и продолжать. Строили они ее двести лет, и достроили сто лет назад, а наклоняться она стала, еще пока возводилась. Может быть, хотели построить выше, но поняли, что упадет? То ли неумеренная торопливость в строительстве виной тому, что ее так перекосило, то ли проклятие (на этом и основано подозрение в нечестивом замысле повторить попытку вавилонян). Это главный аргумент противников пизанцев. Но сами они считают, что оно того стоит – пусть даже башня упадет, а второе пришествие Христа у них будет раньше всех! Своеобразный подход к календарю, но чего же ожидать от теологов? Под конец Тенкутли поинтересовался, зачем мне все это надо, но я поблагодарила его и сказала, что просто так… Это было несколько дней назад.

Теперь оказалось, что он тогда, не говоря худого слова, сделал правильные выводы. И сейчас мне оставалось только твердить о совпадении. Нет, я не для того интересовалась датировкой документов папской канцелярии, чтобы с ней переписываться. Или с кем-то, придерживающимся ее датировки. Интересоваться разными стилями летоисчисления вовсе не то же самое, что интересоваться, как ставят даты в папской канцелярии. Я не про канцелярию спрашивала, это он сам стал про нее рассказывать зачем-то. А мне – зачем бы мне не брату писать, а инквизиторам, которые чуть не СОЖГЛИ меня, а? То-то. Так что обвинение его несправедливое. Но, да, я боюсь его, если он может думать, что оно справедливое, и что с того, что боюсь? Кто ему такое обо мне сказал?

"Это попавший в руки инков должен бояться несправедливого обвинения. Здесь – только справедливого!" – кецалькўецпалин по-прежнему не раскрывал пасти, и только открывал новые страницы в своей КНИГЕ. Вот навязалось на мою голову справедливое чудовище! И, между прочим, упорно не выдает, гад ползучий, то есть, летучий, кто про меня проговорился! А ведь я бы могла лучше защищаться, обвиняя обвинителя.

До меня теперь дошло, почему мне в последнее время не попадаются фрау Мем, фам Ламед и прочие, как их там, впрочем, сейчас не до того, чтобы вспоминать эти незапоминающиеся похожие клички.

– А я откуда это должна знать?! – воплю я о его справедливости, – пока что, наоборот, получается, что несправедливого! А инки – те ТОЖЕ поначалу говорили, что ошибок не допускают! А сразу затем засудили ни за что ни про что! Конечно, я и теперь испугалась! – всхлипываю я.

Я все время боялась, что это никакой не суд, а оглашение приговора перед казнью, по ситуации очень на то похоже, а тогда никакие мои слова ничего не изменят. Ведь он здесь полноправный хозяин, и, если считает, что у него есть неопровержимые доказательства… Но пока голова на месте, НУЖНО думать и говорить. Без нее не получится… А если и придет в сердце какая мысль – чем ее сказать? Думай же – это я себе – пока он согласен спорить…

Действительно, кецалькўецпалин не сжал челюсти, а перевернул еще страницу. "Ты сейчас испугалась гораздо больше, чем когда я уносил тебя с костра, – с трудом разглядела я расплывающиеся буквы сквозь бурные слезы, – я чувствую, как бьется твое сердце, и помню, как оно билось тогда. С чего бы, а? Ведь тогда ты вообще не знала, чего от меня ждать. Или – была предупреждена и не очень-то опасалась, ммм?.. Кроме того, мы с тобой хорошо поладили, нет? И ты должна меня бояться меньше, чем тогда, так? Если не считать того, что ты все это время притворялась, а теперь твой обман раскрыт, ага! Я спас тебя, а ты отплатила мне черной неблагодарностью, вот! Потому и трясешься теперь, да! И правильно, что! Молилась ли ты на ночь, Юлия?" – буквы были довольно крупные, так что эта длинная надпись заняла страницу книги целиком.