Письма из замка дракона 3/3
Шрифт:
Я все-таки прервала его и потребовала объяснить, во-первых, что криминального он видит в нашем разговоре? Я уверена, что за считанные дни, прошедшие с того разговора, эти девушки, которых он заставил признаться в том, что они заговорщицы, что на самом деле еще неизвестно, мало ли что признались… так вот, за эти дни они общались еще с кучей других его пленниц. Он их что, тоже всех в заговорщицы запишет? Как бы ему одному в замке не остаться! И, во-вторых, откуда он вообще взял, что мы разговаривали? Неужели монсеньор доктор унизился до подслушивания? В бассейне следы вынюхивает и воду на вкус пробует, за рисованием душевных движений подглядывает, разговоры подслушивает, что дальше будет? Сделает зеркальный пол, под платья заглядывать? Будет всех кидать в свой бассейн и являться посмотреть пораньше, чем тогда, посмотреть, как будут мокрую одежду снимать? Заодно обнюхивать и облизывать, чтобы вкус и запах запомнить? Ну, чтобы уж наверняка инквизицию
Он опять не обиделся, а невозмутимо продолжил рассказывать.
Оказалось, что он не подслушивает. Ему нет нужды. За него это делает подвальный сиделец зверь Аш-бэ. У него исключительно тонкий слух. Аш-бэ слышит все в замке и его окрестностях. Практически во всей долине, которая имеет форму овальной чаши и неплохо собирает звуки к центру. Недаром греки и римляне именно такой формы делали свои амфитеатры. Так что Аш-бэ, не особо напрягаясь, способен услышать, как ползет муравей в лесу, растет трава, которую на высоком горном пастбище лизнула овца, но сочла горькой, плюнула и не стала есть, и как на вершине пика Ането ветер огибает маленький камешек. Это раз. Замок стоит в центре долины, так что происходящее в замке он слышит лучше всего. Это два. В подвал проведены тонкие трубочки от оси башенных часов. Это три. Циферблаты часов не плоские, а вогнутые, и нацелены на угловые башни. Все звуки отражаются от них и попадают в трубочки, так что Аш-бэ не только слышит, как глубоко в подвале тихо сопит спящая здоровым сном счастливо вылечившаяся от простуды мышь, о которой он помнит, что еще вчера она слегка похрипывала, но и то, в подвале какой именно из четырех башен она прикорнула, в связи с тем, что звуки доносятся до него из соответствующей трубочки. (Хотя это он для красного словца: нет в его замке никаких мышей). Более того (правда, тут уже я деталей не поняла), к каждому циферблату идет не одна трубочка, а несколько, по-разному направленных, так что по направлению пришедшего звука он понимает, скажем, в подвале или на каком этаже и в сундуке какой именно дамы эта мышь спит. Это четыре. Кроме хорошего слуха, Аш-бэ имеет исключительные подражательные способности, так что, если попросить, может изобразить все слышанные им звуки, конечно, не так тихо, как слышал, а достаточно громко. Это пять. Наконец, он хоть и глупее человека, а в некотором отношении глупее лошади, собаки и многих других не столь умных животных, но и у него есть определенные способности к выполнению заданий хозяина. Например, ему можно поручить распознавать определенные опасные звуки. Роют ли подкоп под стену, насыпают ли порох в дуло мушкета, разговаривают ли напряженными голосами, постоянно выглядывая за дверь и в окно, нервно шагая туда-сюда по комнате и заставляя скрипеть полы, опасаясь подслушивания, он запомнит и, когда навестишь его, воспроизведет. Это шесть. И не только звуки. Он знает опасные слова, обратит на них внимание, запомнит, когда, где и кто их сказал…
Это был сильный удар. Но я опомнилась и даже не дала ему сказать «это семь» – стала возмущаться, что держать такого зверя – это еще хуже, чем подслушивать под дверью. Этот зверина позорный, значит, слышит и те звуки, которых люди отчаянно стесняются? Пойдешь, извините, привести себя в порядок, да и подмочишь репутацию? Это нельзя назвать благородным поведением!..
В свою очередь, хозяин позорного зверя перебил меня. Зачем стесняться зверя? Если туалет примыкает к хлеву, свиньи в хлеву будут слышать звуки оттуда, но никто не станет их стесняться. Он же, доктор, никогда не попросит Аш-бэ докладывать о таких звуках. А вот о свидетельствах заговора – приходится. Цель оправдывает средства. Чьи-то правила он этим мне напомнил…
Я спросила, хотя чувствовала, что сама шагаю в открытую могилу, но взятая на себя в этом разговоре роль несправедливо обвиненной невинности этого требовала, а отступить от роли было бы еще опаснее: какие же свидетельства заговора он мог уловить в простом разговоре? И не принимает ли он кошку за льва?
Он повторил те наши слова, которые показались ему подозрительными, и я про себя согласилась с ним. Они были подозрительными. На самом деле дело не только в словах. Если учесть, что Марсию он поймал еще до разговора, было уже подозрительно, как мы втроем гадали, что с ней случилось. А если учесть еще, что двух моих собеседниц он после этого разговора уже тоже уличил, было подозрительно, что с ними была я. И хуже всего было то, что кто-то из них – но не я, такого он не утверждал – пожаловался, что трудно «сидеть тише воды, ниже травы», когда непонятно, что происходит. В приведенном выражении и его восприятии чувствовалась цитата из инструкции, которую заговорщицам могли дать только заговорщики более высокого ранга.
Но, конечно, вслух я соглашаться не стала. Не стала я, впрочем, и подвергать сомнению точность воспроизведения, тем более что я примерно помнила, что так мы и говорили. Если бы я усомнилась, с него сталось бы потащить меня в подвал и заставить зверя Аш-бэ при мне повторить весь разговор нашими голосами. Бр-р-р. Гадость. Не знаю, как он выглядит, этот зверь, и знать не хочу. И так от этой перспективы меня бросило в дрожь. Не понимаю, как Марсия могла нырять в резервуар в темном подвале, рискуя во мраке встретиться с этим его порождением. У бюргеров иногда совсем нет здравого рассудка. Удивительно, ведь, казалось бы, это рыцарям нужно выказывать отчаянную храбрость, даже и в безнадежном положении.
Так что я не подвергла сомнению правильность пересказа, но я, разумеется, отказалась признавать этот разговор подозрительным. Я сказала, что это случайное совпадение времени и места. Что касается моего участия в разговоре, то я просто умею поддерживать беседу, вот и все. Так я воспитана: даже когда не все понятно, я не подаю виду. И стараюсь делать вид, что хорошо понимаю, о чем речь. Если они заговорщицы, значит, меня это умение подвело: я обманула даже монсеньора доктора, хотя, наверное, ему будет трудно это признать в ущерб своему высокому мнению о собственной проницательности. Я говорю: «если». Для меня все эти его подозрения – никакое не доказательство. Если даже они признались, то, может, это со страху, или от запальчивости, или еще по какой причине, могли себя оговорить. В конце концов все мы тут после инквизиции приучены поскорее признаваться во всех обвинениях, пока нам не сделали невыносимо больно, ведь тогда все равно придется, и что мы выиграем?.. Если он вообще не выдумал эти их признания, чтобы меня обмануть и заставить признаться тоже. Нет? Но мне-то признаваться все равно не в чем. Вот, кстати, что они все говорят обо мне?
Честный демон (подумать только! честный демон!) признался, что насчет меня никто из троих не признался! Как, впрочем, и друг о друге, поспешил добавить он. Так что это ничего не значит.
Я возразила, что для него, может, и не значит, а для меня – значит.
Но он сказал, если уж, как я говорю, они от страха готовы признаться во всем, вплоть до самооговора, почему не признаются в виновности случайной попутчицы? Впрочем, – добавил он, по счастью, прерывая мои возражения (я, вообще-то, не знала, что собираюсь возразить и надеялась, что меня осенит), – ему мое признание, вообще-то, не нужно.
А зачем тогда вся эта терриция?! Тут у нас инквизиция или ее противоположность?
Оказывается, он просто ставит меня в известность о том, что он обо мне узнал.
Я сказала, что это ему только кажется, что он узнал, но на самом деле он ошибается. И по времени ему будет стыдно.
Но он не обратил внимания – видимо, понял, что спорить можно бесконечно, а это в его намерения не входило. Он продолжал говорить, не обращая на мои слова внимания, и его слова напомнили мне мои рассуждения в первом моем письме о значении его имени Акон. От Юнец (Безбородый) до не-Косец (Не Смерть). Он заявил, что теперь он думает о наказании для нас всех, и пока что ему кажется наиболее рациональным как-нибудь, он пока не придумал, как, выбрать одну из коварных заговорщиц, отплативших ему злом за добро, да и съесть в назидание остальным. То есть, конечно, не съесть лично и даже не в облике дракона – он все-таки не каннибал – а скормить подвальному зверю Аш-бэ, у которого не только морали нет, но и нет достаточного количества мозгов, в которые она могла бы поместиться… (Я не удивилась, в силу того, что уже знала, что доктор считает: душа не в сердце, а в голове. Точнее, он считает, души нет, а мысли – в голове). Римские солдаты применяли децимацию – казнили каждого десятого в своем войске, сражавшемся плохо, даже если случайно этот десятый как раз сражался хорошо. После этого сражались хорошо остальные. Так они сделали после поражений от войска Спартака, набранного из рабов. Вот только кого из нас выбрать?..
Это, конечно, была провокация. По его мысли, я должна была испугаться, что он выберет именно меня, как единственную несознавшуюся среди трех сознавшихся. Но было бы глупо сознаваться после того, как на меня никто из них не указал, даже когда они признались о себе. Такому высокому порыву нельзя дать пропасть. Так что я только повторила, что он ошибается, и что я намерена на этом стоять. Кроме того, он, кажется, подозревает четверых, а одна из четверых – это не децимация. Это в два с половиной раза больше жертв. То есть он собирается в два с половиной раза превзойти в жестокости древних римлян. А еще говорил что-то про жестоких дикарей – это про нас.
Оборотень возразил, что децимацию римляне применяли к своим. К плененному противнику они не были так добросердечны. Рабов войска Спартака они после победы развешали на крестах всех, а не каждого четвертого или, скажем, второго.
Ах вот как! Действительно, как это я не подумала. Значит, действительно, римляне были хуже, если не считать того, что те рабы восстали против них.
Я ожидала, что он воспользуется аргументом, который я ему оставила, и заявит, что при децимации они как раз казнили невиновных, и мы вернемся к обсуждению количества жертв, но он не обратил внимания.