Письма мертвой королеве
Шрифт:
— Молить, — страшным шепотом подсказала Рататоск.
— Да-да, именно молить, — подхватил Слейпнир, кивком поблагодарив девицу, — о величайшем одолжении — позволить набрать чашу воды для того, кто действительно в этом нуждается, — он перевел дух, чувствуя, как по спине градом катится пот, причем холодный. Стоило больше упражняться в риторике, тогда бы он сейчас не мямлил и не заикался, как неопытный оратор, впервые вышедший к требовательной публике. — Мы готовы принести клятву на железе, огне и крови, что не попытаемся сами воспользоваться водой источника, не позволим прикоснуться к ней никому недостойному или питающему грязные умыслы, — речь Слейпнира становилась все более гладкой
— Складно излагаешь, — кивнул Мимир. — Ровно как папаша твой. Кстати, как он поживает? Давненько он ко мне не заглядывал. Ни он, ни старший ваш, Один. Должно быть, научились обходиться собственным умом.
— Локи женился, — сдержанно отозвался Слейпнир. — На асинье Сигюн, дочери Грима Стуролоссона, прозванного Тихим.
— Да? — удивился Мимир. — А чего тогда на свадьбу не позвал? Небось, праздновали так, что все миры дрожали?
— Локи и его жена сочли, что шумное застолье им не по душе. Церемония была очень короткой и почти без гостей, — разъяснил Слейпнир.
— Угу, — великан почесал заросший жестким волосом подбородок, подцепив пальцем тугую плетенку ожерелья. — Вот оно как. Что ж, жениться — дело хорошее. А у меня вот как-то не сложилось… — шумно принюхался и перевернул жарящихся над огнём рыб. — Так ради кого вы так усердствуете?
Фенрир боднул Рататоск лбом под колени. Слейпнир украдкой толкнул ее в бок, мол, настала твоя очередь. Белочка-оборотень набрала побольше воздуху, потупила глаза и подпустила в голос едва сдерживаемых рыданий, исполненных истинной скорби:
— Понимаете, речь идет о Гюльве…
— О Гюльве-вёльве? — уточил великан. — Эхх, какая девка была, пока в своем чароплетстве не увязла по уши. Огонь, не девица. Всего сама хотела добиться. Зачем бы ей на старости лет понадобилась колдовская водица?
— Помимо бабули Гюльвы, тут еще замешана Хель, сестра этих двоих оторвиголов, и Бальдр Одинссон, ну, вы его точно знаете… — Рататоск принялась в бессчетный раз излагать злосчастную историю, что погнала их в путь. Лососи тем временем окончательно изжарились, хозяин по доброте душевной поделился с гостями. Фенрир проглотил свою порцию даже не жуя, громко хрустя попавшими на зуб костями и пуская слюни. Рататоск говорила, ощущая, как горло покрывается изнутри шершавым слоем слежавшихся песчинок. Нет уж, если им опять выпадет рассказывать все сначала, пусть отдувается Фенрир. Он их в это втянул, а теперь прикинулся бессловесной зверюгой и сидит, чавкает без зазрения совести!
— Мы рассудили, что единственное, чего не изведала Гюльва — это обычной жизни, — завершила свою длинную повесть Рататоск. — Вдруг глоток воды из вашего источника дарует ей эту возможность… — она скосилась на Мимира и голос ее упал: — Мы ошиблись, да? Все было зря?
Великан довольно долго молчал. Плескались волны, пробираясь в распадках между камней, порождая гулкое, шепчущее эхо. Фенрир догрыз рыбью голову и улегся, пристроив острую морду на сапоге Слейпнира.
— Пойдемте-ка, — неожиданно позвал гостей Мимир, вставая. Великан направился в глубину грота, пронизанную отвесно падающими свозь расщелины в земле солнечными лучами, где камень неуловимо преображался в дерево, в заскорузлую кору, текущую тягучими слезами янтарной смолы. Там, в зеленом полусумраке летнего полудня, дремала кольцевая стенка высотой человеку по колено, старательно выложенная из плоских камней — обрамление легендарного источника. — Да, можно взглянуть. Только постарайтесь ничего туда не ронять и не дотрагивайтесь до воды, он этого не любит.
Затаив дыхание, Рататоск бросила боязливый взгляд за каменное ограждение. Рядом засопел Фенрир и удивленно хмыкнул Слейпнир.
Наполненный прозрачной водой источник был не очень глубок и насквозь просвечен солнцем. Над самым дном плясали песчинки, подкидываемые бьющим из земных недр родником. В водной толще висели отливающие золотом и зеленью рыбы, числом около десятка, с длинными плавниками и хвостами, похожими на прозрачные шелковые полотнища из Катая. С величавой медлительностью рыбки вершили движение по кругу, чуть пошевеливая плавниками, едва заметно приоткрывая жаберные щели и выпуская цепочку воздушных пузырьков.
— Я прошу прощения, — Слейпнир в недоумении подвигал бровями, — но где же… как бы это выразиться… где глаз?
— Какой такой глаз? — не понял Мимир.
— Как какой? Глаз Всеотца, отданный за право отведать воды из источника.
— Ох, — Мимир досадливо скривился, словно ему на зуб угодил камешек, — и вы туда же. Что, байка насчет сменянного глаза вышла такой прилипчивой, что в ней никто даже не усомнился? Да неужто я зверь какой, у своего друга глаз вырывать и тем более — швырять всякую окровавленную пакость в источник?
— Но тогда почему… — растерялась белка. — Зачем повязка и все остальное? — она прижала ладонь к лицу, намекая на Одина.
— Потому что мой старый друг не только глотнул здешней водицы, но и умылся ею, получив дар истинного прозрения, — с важностью ответил Мимир. — Теперь он зрит мир и живущих в нем такими, каковы они есть, а не такими, как они пытаются казаться. Вы только подумайте, как это тяжко — постоянно видеть сквозь иллюзии, понимать, кто на самом деле чего стоит. Поначалу Один пытался обходиться без повязки, но его рассудок не выдержал постоянной раздвоенности. Ну, и опять же, с повязкой оно внушительнее смотрится, — он утробно хмыкнул. — Один Одноглазый и Всеведающий, царь богов, а не просто ётун, решивший стать богом.
Рататоск невольно икнула. Всю жизнь она полагала, что история с глазом Одина — чистейшей воды истина.
— А копье, ствол Иггдрасиля и девять дней жертвоприношения? — жалобно заикнулась она. — Что, это тоже… немножко приукрашено?
— Правда от первого до последнего слова, — заверил ее великан. — Вы как, достаточно сметливы, чтобы не трепаться попусту об увиденном и узнанном?
— Ни слова, — кивнул Слейпнир. Его заворожили неспешно описывающие круги рыбки в чешуе, отливавшей старым золотом и весенней листвой. — Почтенный Мимир… к чему вы поселили в источнике рыбешек?
— Сами завелись, — отрекся великан. — Прихожу в одно утро, а они бултыхаются. Сперва шустро так метались туда-сюда, даже мальками обзавелись, а я их подкармливал. Мальки выросли и сделались вот такими. Плавают по кругу, ничего не жрут, но исправно толстеют и дохнуть отнюдь не собираются. Не то отупели вконец, не то настолько пропитались мудростью, что ничего им больше не надобно, — Мимир проводил взглядом неторопливо поднявшуюся к поверхности рыбу. — Я на них смотрю порой и думаю: вот она плывет, глаза выпучила… а может, на самом деле она постигает тайны Мироздания. Или усилием воли заставляет шелестеть листья на Иггдрасиле. Или катает солнце и луну по небу. Или отсрочивает наступление Рагнарёка. Я ж не ведаю. Я вообще тут навроде привратника, достойным подношу золотую чашу, недостойных гоню взашей. А что с вами делать — ума не приложу. Гюльва, опять же… Я ж ее совсем молоденькой знавал, такая была бойкая девчушка с косичками… — великан пригорюнился. — Не поможет ей эта вода. Сделает наподобие моей рыбешки. Всезнающей, всеведающей и совершенно равнодушной. Вот однажды соберусь с духом, выловлю их оттуда и запеку в угольях. С шалфеем и укропной травой. Забегайте попробовать, ага?