Письма о науке. 1930—1980
Шрифт:
Среди копий писем я послал некоторые из тех, которые освещают вопрос о кислородной проблеме и тот путь, который избрал Берия, чтобы погубить ее. Это может представить интерес, поскольку сейчас ЦК пересматривает прежнее решение Совета Министров по кислородной проблеме.
Я также посылаю копию письма, касающегося постановления СНК от 1946 г. о системе зарплаты научным работникам [187] . Я считаю эту систему неправильной. Поскольку эта система оплаты существует до сих пор, то, по-моему, она оказывает и по сей день тот вред, о котором я тогда писал. Мне сказали, что ЦК сейчас интересуется вопросами системы оплаты научных работников.
187
См.
Уважающий Вас П. Капица
P. S. Поскольку в письмах упоминаются имена некоторых, теперь ответственных товарищей, естественно, что я посылаю эти письма лично Вам. Приложение: копии шести моих писем товарищу Сталину: от 3 октября, 25 ноября 1945 г., 10 марта, 19 мая, 8 июля, 16 июля 1946 г. [188]
132) Н. С. ХРУЩЕВУ 15 декабря 1955, Николина Гора
Глубокоуважаемый Никита Сергеевич,
188
Письмо № 96, 98, 102, 107, 111. Письмо от 8 июля 1946 г. в настоящей книге не публикуется
Ровно год тому назад я был у Вас, и, если Вы не забыли, основной темой беседы была судьба нашей советской науки. Эта судьба по-прежнему не веселая. Сейчас, когда я вернулся к активной академической жизни и ближе соприкоснулся с тем, что делается в Академии наук и в ее институтах, я увидел, что по качеству научной работы за последний год мы не только не ушли вперед, но - скорее пошли назад. Поэтому я решил снова привлечь Ваше внимание к судьбе науки.
За истекший год ЦК нашей партии серьезно занимался вопросами передовой техники, сельского хозяйства и даже литературы, но вопросы науки не были серьезно затронуты, они как бы оставались в стороне. Такое положение у нас, конечно, удивительно, ибо оно находится в противоречии с основным принципом развития социалистического общества, которое, как это хорошо известно, строится на научной базе.
Из учения Ленина прямо вытекает, что есть два основных показателя, которые выявляют преимущества одного социального строя перед другим. Первый показатель — это производительность труда; второй — это уровень ведущей науки. При этом производительность труда — это дело домашнее, но уровень науки — это еще и дело нашего международного влияния.
История человечества неизменно показывает, что страны с большим международным культурным влиянием в первую очередь имеют ведущую науку.
Сейчас, если наши футболисты успешно забивают мячи в ворота иностранцам, наши боксеры хорошо дерутся, а наши балерины лучше всех крутятся и прыгают, то все это нам очень приятно и лестно, но все же это не убедительные доказательства нашей передовой культуры.
Только когда мы достигнем признания нашей науки как ведущей, это даст нам в мире положение страны, построившей у себя наиболее передовой социальный строй общества.
Обычно руководящие товарищи считают, что забота о науке доказывается той сравнительно крупной суммой, которая ассигнуется на нее в нашем государственном бюджете. Несомненно, крупная сумма ассигнования нужна для успешного развития науки, по еще нужно, чтобы эта сумма была целесообразно использована. К сожалению, у нас этого нет. Сейчас происходит примерно то, что бывает в сельском хозяйстве, если начинать богато унавоживать землю, не заботясь о той культуре, которая будет расти. Известно, что на тучном удобрении сорняки еще лучше глушат полезные растения. Примерно это же начинает происходить у нас в науке. Благодаря высоким ставкам и привилегиям для работников науки в нее устремились сорняки, которые глушат настоящих ученых. Те привилегии для ученых, которые сейчас установлены у нас, могут дать положительный результат только [тогда], когда очень хорошо налажена прополка сорняка, а этого у нас нет. За последние годы у нас получилось следующее положение: сорняки, используя слабость пашей бюрократической системы, забрали такую большую силу, что начали сильно тормозить развитие здоровой науки, так что положение стало угрожающим.
Есть
Каких же условий у нас не хватает для развития здорового общественного мнения по ведущим вопросам науки?
Первое и главное условие — это естественное стремление у ученых к свободной дискуссии. Чтобы это стремление у нас появилось, нужно, чтобы человек никогда не боялся высказывать свое мнение, даже если оно будет опровергнуто. Нашему руководству не нужно бояться, что на пути искания научной истины может быть выдвинут ряд ошибочных, неправильных научных положений. Нужно помнить, что правильное научное положение всегда пробьет себе дорогу в жизнь, так как научная истина едина. Как раз тем, что она пробивает себе путь в жизнь, и доказывается ее правота. Это диалектический закон развития познания природы. Не только бесполезно, но крайне вредно декретировать научные истины, как это другой раз делал Отдел науки ЦК, и особенно часто, когда им руководил
Ю. Жданов. Научная идея должна родиться и окрепнуть в борьбе с другими идеями, и только таким путем она может стать истиной. [Когда] прекращают эту борьбу, достижения науки превращаются в догмы и развитие науки прекращается. Как бы велика и значительна ни была догма, но она статична. Наиболее разительно это произошло у нас с развитием материалистической философии. Сейчас мы в значительной мере превратили полные жизни достижения классиков марксизма в ряд догм, и поэтому философия перестала у нас развиваться. Нам не следует бояться сознавать, что вместо живых, стремящихся с энтузиазмом к познанию природы, передовых, достойных нашего времени ученых-философов у нас сейчас господствуют начетчики типа Нудника из «Крыльев» Корнейчука.
У нас в философии произошло примерно то, что случилось бы с шахматистами, если каждого игрока, проигравшего матч, лишать права игры в шахматы. Очевидно, что в конце концов останется один игрок, правда, сильнейший, но ему не с кем будет играть в шахматы, и игра перестанет существовать. У нас остались одни философы-материалисты, и они разучились спорить, бороться, мыслить. Это неизбежно случилось бы с каждым ученым, даже очень крупным, если ему не с кем было бы бороться за свои взгляды. Мог бы разве Ленин написать свой гениальный труд «Материализм и эмпириокритицизм», если бы не было Богданова, Маха и других и они не имели бы в то время возможности безбоязненно высказываться? Надо уметь уважать и заботиться о проигравших игроках, не то пропадет возможность игры. Ленин давал прекрасные примеры уважения к своим оппонентам, хотя безжалостно громил их взгляды.
Все это калюется простыми истинами. Почему же у наших ученых пропало желание и стремление к обсуждению новых идей в науке? Почему научные дискуссии на общих собраниях Академии наук выродились в популярные назидательные лекции? Сейчас заседания Академии наук мало чем отличаются от собрания колхозников в пьесе Корнейчука. Академики Нудники читают оторванные от жизни доклады, обычно по вопросам исторического характера, славя память великих ученых или великие события. Ни дискуссии, ни обсуждения. Поэтому доклады с большими удобствами и пользой можно прочесть, сидя дома. Сейчас собрание академиков — это не ведущее научное общество, занятое решением передовых вопросов науки, тесно связанное с запросами и ростом нашей культуры, но скорее напоминает церковные богослужения, которые ведутся по заранее начертанному ритуалу. Это не только позорно для передового социалистического государства и для его науки, но это угрожающий симптом замирания здорового общественного мнения и, следовательно, здоровой передовой науки.
Второе условие для развития науки — необходимо, чтобы руководство считалось с общественным мнением и оно лежало бы в основе организации нашей научной жизни. Конечно, общественное мнение не может быть спонтанно, оно должно быть организовано и [должно] направляться по здоровому руслу, но никогда не декретироваться. Нельзя забывать заветы Ленина о том, что связь партии с общественностью не может основываться на приказах.
Сейчас трудно не обратить внимание на то, что происходит у нас в биологии. Нигде, может быть, так явно не выступают последствия наших ошибок в организации науки.