Письма о восточных делах
Шрифт:
С первого взгляда все это движение христиан кажется не столько демократическим, сколько национальным. Но это лишь одна из особых форм общего процесса демократизации всей Европы, как Западной, так и Восточной. Эти формы вызваны местными условиями: слова другие; видимое знамя – иное; сущность – та же; либеральное уравнение, т. е. первый шаг к дальнейшему... Чтобы весь Запад и весь Восток Европы вступил в серьезную борьбу по вопросу социалистическому, необходимо прежде устранить все другие заботы, необходимо, чтобы человечество
Есть даже, как я говорил в других письмах, некоторые весьма серьезные основания думать, что нигде социалистические идеи не могут распространиться так легко, как в среде освобожденных народов Турции.
Но об этом после.
Итак, я говорил, что было время, когда Париж был единственным революционным жерлом Европы. С тех пор международная революция сделала большие успехи и стала неуловимее. Она везде; но собственно специального центра она себе еще не нашла. Изгоняя турок и не заменяя их охранительное давление собственной дисциплиной на Босфоре, Россия создаст этот специальный центр международной революции, которому легко будет затмить устарелый Париж...
Царьград поставлен в особые условия, в высшей степени благоприятные такому результату.
Все другие столицы Европы (и Азии, конечно, еще более) имеют более или менее национальный характер.
В Париже, Берлине, Риме есть все-таки огромное накопление охранительных начал, дающих отпор движению слишком быстрому и переходящему законные пределы. В Париже, напр., в отпор социалистическим стремлениям всякий раз образуется целая масса совокупных, консервативных элементов, имеющих возможность производить сильную реакцию, и хоть на время она приостанавливает прогрессивное разрушение, к которому идет такими быстрыми шагами старое европейское общество. Париж – столица с великими национальными преданиями; Москва и Петербург – слиты воедино; в Париже найдется еще довольно много и католических интересов, с которыми всякая реакция вступает в союз; есть сильное духовенство, единое, господствующее, признаваемое так или иначе, больше или меньше, но всеми, даже и республиканскими правительствами. В Париже масса населения – французы. В Берлине масса населения – немцы. В Риме масса населения – итальянцы.
Вот что главное.
Для удержания общества в некотором равновесии и в Париже, и в Берлине, и в Риме – власть национального происхождения находит всегда в среде родной национальности, преобладающей в столице и в целой стране, множество интересов охранительных, связанных любовью и выгодами, честью и честолюбием, верой и боязнью, с преданиями и порядками прежних времен.
То же самое мы найдем и у себя, не только в национальной Москве, но даже и в искусственно созданном Петербурге.
Что же подобное мы можем найти в Константинополе?
Пока в нем господствовали турки – ход дел в общих чертах был сходен с ходом дел во всех столицах. Мусульманская власть, по временам очень сильная, опиралась на массу мусульман, которых интересы как духовные, так и вещественные требовали определенных форм мусульманского порядка. Дело не в том, как эти порядки отзывались на христианах; дело в том теперь, чтобы сравнить Царьград турецкий с Царьградом международным.
Мусульман много, и они вооружены; войско мусульманское; государь мусульманский; духовенство очень влиятельно. Худо ли, хорошо ли правила иноверцами эта сила, но она правила; ее боялись, ей повиновались, ей даже нередко вынуждались служить и недовольные ею.
Но вот турки ушли за Босфор; они покинули Царьград. Царьград «нейтрализован». Что в нем осталось? На какую сплошную, однородную национальную массу охранительных интересов должна опереться власть? И какая это власть?..
Могучий международный конвент или слабая международная комиссия?..
Сильна эта власть; она в такой роскошной местности, богатой и своеобразной, захочет скоро стать вполне независимой от Лондона, Петербурга, Берлина и Парижа. Она поведет свою особую пропаганду в среде незрелых и без того уже демократически организованных населений.
Слаба эта комиссия – она возбудит лишь смех и презрение... Ее надо будет скоро низвергнуть, как гнилую директорию Барраса...
Население Константинополя состоит из турок, греков, армян, евреев, болгар и местных франков (католиков); это главные стихии... Сверх того, в городе много черкесов, черногорцев (называемых там хорватами), есть немцы, итальянцы, французы и т. д.
Хотя цифр точных у нас под рукою теперь нет, но, соображаясь с воспоминаниями моей довольно долгой жизни на Востоке, – я думаю, не ошибусь, если скажу, что греков, напр., на Босфоре верно столько же, сколько и самих турок, если не больше. Армяне, евреи, болгары считаются десятками тысяч. Число местных католиков не так много, но все-таки сила их значительна, вследствие связей с Европой и внешних влияний.
Я хочу всем этим сказать, что разнородные, этнографические и вероисповедные группы в Царьграде гораздо между собою равномернее и равносильнее, чем в других столицах.
Пока был султан с мусульманским войском, власть (какая бы то ни была) могла опираться на массу мусульманского охранения и сдерживать до поры до времени народные страсти.
Султана нет; войска мусульманского нет. Кто же будет господствовать в среде этого пестрого, почти равномерного со всех сторон населения?..
Европейцы?.. Проходимцы и отверженцы всех стран? Или местные люди? Но в последнем случае будет что-нибудь одно: или анархия; постоянная, уличная даже борьба между греками, славянами, евреями, армянами, мусульманами (если они останутся), ибо они все достаточно равносильны и никто из них не в силах прочно преобладать. Или примирение; но какое?..
Если бы даже возможно было вообразить себе одних самоуправляющихся цареградских автохтонов, без всякой примеси европейских выходцев, то и тогда мысль наша должна остановиться перед такой дилеммой: или 1) цареградское население будет находиться в постоянной анархии, доходящей беспрестанно, как я уже сказал, даже до уличной драки между греками, славянами, евреями, армянами и мусульманами, ибо в среде этого населения нет ни одной национальности, которая была бы в силах подавить остальные и подчинить их какой бы то ни было дисциплине; или 2) все эти национальные клочки и вероисповедные партии должны будут примириться на чем-то среднем, на чем-то индифферентном, стоящем совершенно вне православия и вне иудаизма; вне ислама и вне христианства; вне племенных наклонностей славянства и грецизма, вне армянской или болгарской церковности, словом, на чем-то, стоящем вне племени и вне связанного с этим племенем вероисповедания. Но чем может быть это среднее, это индифферентное, как не космополитическим радикализмом?..