Письма от другой
Шрифт:
Мирон ждал ответа.
— Сын, я обдумаю, хорошо? У нас ещё есть неделя. Ты не будешь меня торопить, договорились?
— По рукам! — Мирон хлопнул ладонью по ладони Даниила, лёг и быстро уснул. Он знал, что отец не даёт пустых обещаний.
И Даниил, действительно, думал. Долго, несколько дней. Напряжённо. Взвешивал "за" и "против".
Почти всё было "за". Конечно, потакать Мирону по каждому поводу — плохая практика. Но ведь мысли Мирона разумны. Если им следовать, то одни сплошные плюсы для всех.
Мирон не избалован, он никогда
Это всё прекрасно. Но ведь Наталья Юрьевна — не вещь. Она человек со своими мыслями, своими планами, своим характером. У неё не только Мирон. У неё своя собственная жизнь. И как можно сделать попытку грубого вмешательства в эту жизнь? Конечно, она одинока, ну и что? Каждый волен сам выбирать, как ему жить. Она же не в Москву рванула из Истры, когда овдовела, а в деревню!
Вот так Даниил думал и маялся несколько дней. Мирон не торопил и ни о чём не спрашивал. Но чем дальше, тем идея сына нравилась Даниилу всё больше. Он видел, что Наталья Юрьевна искренне привязана к Мирону, готова на многое для него. И Даниил решился на разговор.
В один из вечеров, когда Мирон уснул пораньше, и Наталья Юрьевна сразу "испарилась", Даниил подошёл к её комнате со стороны кухни, чтобы не разбудить Мирона, и постучал.
— Кто там? — раздался испуганный голос. Что она себе напридумывала, интересно?
— Наталья Юрьевна, извините, если разбудил. У меня к вам очень серьёзный разговор. Я буду ждать на веранде.
— Хорошо, сейчас приду, — теперь в голосе явственно звучало недоумение.
…- Даниил Александрович, пожалуйста! Я не могу. Как я всё оставлю и поеду? Где остановлюсь? — говорила Наташа с отчаянием. Он удивил её, ошеломил, выбил почву из-под ног.
— Наталья Юрьевна! Вы живёте в деревне меньше года. Вы человек, привыкший к городу, я это сразу понял. Тем более, вы пять лет учились и жили в Москве, сами рассказывали! Что вы тут оставите? Работу почтальона с копеечной зарплатой? У нас с Мироном хорошая большая квартира. У помощницы по хозяйству, Зинаиды Дмитриевны, есть отдельная комната, на случай, когда она задерживается. Она спокойно ночует в Москве, хотя дом у неё в Подмосковье. И у вас будет своя комната.
— Даниил Александрович!
— Наталья Юрьевна! Мне казалось, вы привыкли к Мирону, очень хорошо относитесь к нему! Я не ожидал, что встречу такое сопротивление!
Он почувствовал её колебания, и решил давить на все возможные чувства.
— А ваша супруга? Мать Мирона? Ведь обычно подбором персонала занимаются женщины.
Сама того не ведая, Наташа отдала Даниилу Александровичу все козыри.
Он немного помолчал и спокойно спросил:
— Вы знаете, какое желание Мирон загадал, задувая свечу на торте? Мне он сообщил.
— И какое же?
— Чтобы вы поехали с нами в Москву и стали его няней.
Наташа думала, кусая губы. Она видела, что он не лжёт.
— Это третья просьба Мирона, начиная с декабря.
— Почему с декабря?
— В декабре погибла его мать, Валерия. Они были в гостях на даче, она посадила Мирона с собой на снегоход, будучи нетрезвой. И поехала с горы. Они врезались в дерево, Лера погибла на месте, а Мирон лечился до апреля. И мы с ним посещали психотерапевта до июня. Доктор и порекомендовал нам провести некоторое время в настоящей деревне.
Наташа сидела, обхватив себя ладонями за щёки.
— Какой ужас, — наконец, смогла сказать она. — Примите мои соболезнования. Это страшно.
— Принимаю. Но мы с Лерой на тот момент уже десять лет были в разводе.
— А о чём попросил тогда Мирон?
— Попросил, чтобы я не оставлял его. Потому что у него никого нет. И я не смог его оставить.
— В смысле? А разве вы не…
— По крови нет. Говорю же, мы развелись с Лерой больше десяти лет назад. И больше не были с тех пор в библейском смысле, общались лишь как приятели. А Мирону только исполнилось восемь.
— А почему у него совсем никого?..
— Лера выросла в детдоме. Об отце Мирона ничего не известно. Похоже, сыну она лгала, что его отец я. Потому что частенько оставляла его у меня.
— То есть, он один…совсем?
И Даниил впервые увидел, как Наталья Юрьевна плачет.
Глава четвёртая
Она плакала так красиво, как описывают в романах. Никогда ещё он не видел, чтобы кто-то так плакал.
Любой человек, плача, неизменно начинает хлюпать носом, глаза краснеют, а иногда и всё лицо, веки набухают. У Натальи Юрьевны прозрачные, словно хрустальные, слёзы быстро текли из глаз; одна слезинка догоняла другую, и вместе они капали прямо на руки Натальи Юрьевны, сложенные на коленях.
— Мирон не один. У него есть я, — строго сказал Даниил Александрович. — Он считает меня своим отцом, а я считаю его сыном. Если бы он был моим генетическим ребёнком, вряд ли я бы любил его сильнее, чем люблю сейчас.
Наталья Юрьевна начала энергично кивать:
— Да, да, конечно! Простите! Это я от шока.
— А разве вы не знали о том, что мать Мирона погибла? Он вам не говорил?
— Нет. Он никогда ничего не говорит о маме. Всегда только "мы с папой".
— А сами вы не спрашивали? Вам не было любопытно?
— Конечно, было! Но если Мирон сам не говорит, зачем я должна выпытывать?
Даниил смотрел на неё во все глаза. Она в очередной раз удивила его. Не женщина — кремень.
— То есть, Мирон попросил вас не оставлять его, и вы не оставили?
— Я усыновил его. Если бы вы поехали с нами, показал бы вам документы.
— Я и так верю.
Теперь она смотрела на него, как на божество. Впервые в жизни. Он даже смутился.
— Что вы так смотрите? Я не считаю свой поступок геройским. У меня не было другого выхода. Во всяком случае, я не видел для себя другого пути.