Письма полковнику
Шрифт:
Могло ведь так и случиться. Если бы не те, предыдущие.
С ними она держалась иначе. Подыгрывала им в роли роковой красавицы, для которой совершенно естественно флиртовать со случайными поклонниками, желательно с несколькими одновременно, иначе день не удался. Самое смешное, что эта роль начинала ей нравиться.
— Потому что вы с нами. Вы Эвита Роверта, дочь Лилового полковника, и вы должны нам помочь. Нашему общему делу. Нашей правде!
Она вздохнула:
— Сандро… В те времена, когда мой отец был при власти, я жила в Срезе, в полной изоляции от происходившего на родине. А вы тогда, очевидно, были еще слишком молоды…
Посмотрела на него пристально, прикидывая на глаз: лет пять–шесть, не больше. Под ее взглядом на лице юноши и вправду проступили черты обескураженного ребенка. Ну, в крайнем случае, семь. Тоже мне, пламенный революционер в таком–то поколении. Резюмировала безжалостно:
— И вы, и я знаем о режиме Лилового полковника понаслышке, с чужих слов. Причем люди, которые нам об этом рассказывали, преследовали, по–видимому, противоположные цели. Боюсь, у нас с вами разные правды, Сандро. Или, что еще хуже, разная ложь.
Мальчик умолк, переваривая услышанное. Эва молчала тоже. Медленная человеческая река по–прежнему несла их вдоль парапета набережной.
У рекламного щита, прикрыв голову сложенными зонтиком крыльями, скучал инициированный дракон. Встретившись глазами с Эвой, он вскинулся и дежурно выдал приглашение на верховую экскурсию по заливу с выходом в открытое море. Она выслушала внимательно, покивала, задала пару вопросов, пообещала подумать. Рука Сандро на ее локте стала совсем мокрой.
— Вы же прибыли сюда не кататься на драконах, — сказал глухо, почти неслышно.
Эва усмехнулась:
— Вот как? Вам известно, зачем я сюда прибыла?
— Мы предполагаем.
Они предполагают. Уже легче; выдержать еще небольшую паузу, и он выболтает, что именно. С теми, другими, было сложнее, слишком много времени и сил уходило на флирт, игру, взаимное многоступенчатое притворство. Вести разговор в открытую намного легче. Вот только с людьми, интересы которых представляет этот Сандро, дело вряд ли ограничится разговором.
— Наследство Николаса Роверты, — он заговорил чуть раньше, чем она ожидала; ее плечи непроизвольно дернулись. — Вы должны понимать, Эва, оно принадлежит не только вам. Оно принадлежит его стране! Нашей с вами Родине…
Пожала плечами:
— Я никогда там не была.
— Н–не знаю, — к его гортанному акценту прибавилось раздражение. — Может быть, вам она и чужая, но не мне! И я…
— Какое наследство?
Теперь она взглянула на него искоса, не поворачивая головы: темные очки — удобная вещь для подобных маневров. Сандро очков не носил. Его черные глаза сощурились в щелки под еще более черными бровями вразлет, края которых уходили под бандану. Только что по–детски растерянные, эти глаза в одночасье стали совершенно бешеными:
— Наследство Лилового полковника. Ресурс. Вы знаете. Он не мог вам не сказать за столько лет!.. Да иначе вас бы и не было сейчас в Срезе. И тем более здесь, в этом городе. Вы всё знаете!!!
Значит, вы — далеко не всё. Улыбнуться по этому поводу Эва поостереглась. Не всё, но достаточно для того, чтобы понять: она уже практически на месте. А это плохо. Подобный народ в предчувствии близости цели обычно теряет контроль над собой.
Внезапно Сандро схватил ее за плечи, развернул к себе, прижал к парапету. Проходившие мимо отдыхающие повернули любопытные головы; во взгляде толстухи в желтом парео Эва уловила явственную зависть: ах, какой темперамент, какая страсть! Затем упавшие от сотрясения поля шляпы закрыли обозрение, и голос Сандро донесся издалека, нереальный, будто звуковое сопровождение какого–нибудь аттракциона для туристов:
— Ресурс — это наш последний шанс. То единственное, что способно спасти нашу Родину и наше дело! И мы не остановимся ни перед чем, чтобы… Или вы будете с нами, сеньора Роверта, или…
— Вы мне угрожаете.
Сказала печально, устало, без вопроса. И чуть не потеряла равновесие, когда Сандро отпустил ее, расслабленную, не оказывавшую сопротивления. Поправила шляпу и снова отыскала его глаза: опять круглые и обескураженные, они часто хлопали ресницами. А ведь он превысил полномочия. Эти «Идущие в пламя», или кто его там подослал, вовсе не давали ему инструкций в случае чего переходить к угрозам. Сорвался. Не выдержал роль.
Хотя в том, что угрозы настоящие, сомневаться не стоит.
Он попытался взять ее за локоть; Эва отняла руку решительно, но сухо, без мелодрамы. Не хватало еще, чтобы он бухнулся перед ней на колени во искупление своей вины — вины, разумеется, не перед ней. Проговорила негромко, непререкаемым учительским тоном:
— Ваши манеры, Сандро, исключают возможность дальнейшего общения между нами. Прощайте, спасибо за коньяк. Всего доброго!
Вон из класса. Мальчик понял. Не посмел возражать, так и остался стоять у парапета в нелепой, скованной позе: Эва прекрасно видела его в приближающемся зеркале оптиграфической аномалии. На себя же, утомленную и гордую, не обратила внимания; старушка, стригшая тут купоны, что–то крикнула ей вслед, шелестя оптиграммой, но Эва не обернулась.
Хорошо, что удалось избавиться от него вот так, спонтанно, само собой. Повезло.
Оставалось пройти еще с полкилометра оживленной набережной. Дальше начинался парк, засаженный субтропической растительностью: ее явно завезли с островов и с трудом, должно быть, акклиматизировали тут — на привозном красноземе, насыпанном поверх местного известняка, где и до разработок мало что росло. При входе в парк Эва нырнула в туалетную кабинку, обсаженную кустарником синелиста — листья были бледно–зеленые, желтеющие по краям, жалко смотреть. Защелкнула шпингалет, а затем сбросила и сложила в сумку красное платье.
Красное платье — удобная вещь. Когда следишь за красным пятном, нет смысла искать на объекте какие–то другие зацепки для глаз. Впрочем, шляпу на всякий случай она тоже сняла. Задрапировалась поверх купальника в неброское парео: пляжный вариант, здесь многие так ходят. Выскользнула боком, по стенке, пригибаясь за синелистом. Примитивно, однако должно сработать.
Парк был расчерчен, словно под линейку, параллельными и перпендикулярными аллеями, дорожками и тропами: по мере удаления от моря они становились всё более узкими и безлюдными. Эва постепенно сместилась на глухую тропинку, где кроны чахлых островных акаций смыкались над головой, а то и ниже, на уровне лица и груди. Сюда уже почти не долетали звуки набережной. Здесь стоило внимательно смотреть под ноги, чтобы не наступить ненароком на битую бутылку, использованный презерватив или кучу прямо посреди дороги. И зачем, спрашивается, Срез оборудован туалетами и контейнерами для мусора практически на каждом шагу?