Письма полковнику
Шрифт:
И вместе с этим пониманием напрочь испарилось ощущение взгляда на происходящее со стороны, беспристрастного такого, снисходительного взора. Это он сам, Толик Бакунин, никакой не главред, а просто парень с колючей макушкой и мокрыми подмышками, здесь и сейчас топтался на месте, зажатый в угол. Угол действительно был: загогулина в круглой стене, как специально. Пряные кусты с кузнечиками, темнотища и холодная сырая штукатурка сквозь рубашку.
— Я ничего не знаю, — превентивно сказал он. — Я только приехал. Спросите у Машки, фотокора… Мария Шабанова, реалити–шоу «Я — звезда». Она подтвердит.
— Только приехал, а так много успел, — хохотнул уже другой голос, визуально представленный темным силуэтом на фоне темных кустов. — И сообщницу сдал в две секунды, молодец. Шустрый мальчик, уважаем. Плохо только, что твоя деятельность мешает нашей работе. Свидания вот назначаешь… взрослым женщинам.
— Она не пришла, — буркнул он.
— А что ей, разорваться, что ли? Ты же у нее не один.
— Вы, господин Бакунин, вклинились в тщательно разработанную операцию, — пояснил первый голос, казавшийся бы вежливым и даже приятным, если б не подкреплялся по–прежнему острым предметом в боку. — В качестве лишнего и нежелательного элемента. Можно сказать, операцию вы сорвали.
— Я? — Толик реально был удивлен. Прикусил язык.
— Не зазнавайся, не только ты, — темный силуэт хохотнул еще паскуднее. Но тоже прикусил язык на полуслове, хотя левша вроде бы ничего ему не сказал.
Он заговорил чуть позже, в установившейся тишине:
— Видите ли, трудно работать с порядочной женщиной, когда с ней параллельно заигрывают всякие дилетанты. Очень трудно. А между тем результат этой работы имеет исключительно важное значение. Мы слишком на многое пошли ради этого результата. Делайте выводы, господин Бакунин.
Острие аккуратно, словно почесывая прыщик, пошкрябало бок. Правда, прыщика на этом месте не было.
— Я вернусь в Исходник, — тихо пообещал Толик.
— В Исходнике вы тоже лезли во все дыры, — неожиданно мрачно бросил силуэт. — Ты и эта твоя… фотодевочка. Последние снимки на вашем сайте вообще отпад. Нас — нас! — там не было, а вы каким–то хреном умудрились. Ну и?
Длинный, тоскливо подумал Толик. Ну кто его просил выкладывать те непонятные фотки с чердака?!. да, собственно, он сам и просил, вместе с анонсом нового этапа сенсационного расследования в Срезе. Сам дурак. Идиот. Так подставляться — после того, как им уже раз блокировали сервер! После грузовика, который перся, что б там ни говорила Машка, на красный свет!!!
— Ваше утверждение, будто вы ничего не знаете, не вполне соответствует истине, — констатировал левша. — Вы достаточно важный и не слишком желательный свидетель. Следовательно…
Серная кислота. Метафора, блин. И надо ж было…
— ..он попробует нам помочь, — бодро сказал новый, третий голос; значит, их тут не двое, а… да какая разница? — Я думаю, у него получится. Способный юноша.
— А не получится — сам виноват! — снова повеселел силуэт в кустах. — Так что ты, друг, постарайся. Как она тебе вообще? Ничего, скажи, а?
Образовалась пауза, в которой кузнечики отчаянно пытались перекричать попсятину из диско–холла; шансов у них было не больше, чем у него — раскидать этих троих (или сколько их там?) и раствориться в темноте под вспышки Машкиного фотоаппарата в ночном режиме. От него, Толика, ждали вопроса. Не так уж трудно догадаться, какого:
— Что я должен делать?
— Молоток! — одобрил его сообразительность веселый силуэт.
— Да ничего сверх того, что вы намеревались делать сами, господин Бакунин. Собирайте дальше информацию для своего интернет–издания. Теми методами, к которым у вас… гм… склонность. Подружку вашу, фотокора, подключите…
— Обязательно пусть подключит! — перебил третий. — Хорошая девочка.
Мысль о Машке только добавила мрака и безнадеги. Так она вам и подключится — даже если узнает, что от этого зависит его жизнь… тем более, если узнает. Тоже чересчур актуальная получилась метафора. Корабль, который теперь уже реально идет ко дну. И крысы.
Острие в боку внезапно исчезло, и Толика от неожиданности передернуло так, будто оно, наоборот, вонзилось под ребро. Шершавая штукатурка прошлась по спине, как терка, через насквозь мокрую рубашку.
— Единственное, что своими наработками будете делиться с нами. И согласовывать материал для публикации, — сказал левша. — За отдельную плату, разумеется. Считайте, что у вас теперь новый грантодатель. Вопросы есть?
Он отступил на шаг в сторону, сразу попав в луч света с набережной. Перебросил куртку с локтя на плечо.
В руке у него — Толик смотрел на нее во все глаза и потому разглядел совершенно явственно — ничего не было. Ни ножа, ни какой–нибудь там заточки. Только длинные подпиленные ногти на трех пальцах, какие иногда отпускают себе гитаристы. Правда, обычно на правой руке. Но он же левша.
И тут Толику стало смешно. Невыносимо по приколу, как в тот единственный раз в жизни, когда он побывал под кайфом. Как и тогда, он не сумел сдержаться, расхохотался во всё горло. И очень удивился, услышав вместо смеха какую–то сдавленную, булькающую икоту. Но пофиг.
— Есть, — давясь смехом, выговорил он. — Это вы замочили Лилового полковника?
Он еще хихикал, выбираясь по круглой стенке на людное и ярко освещенное место. Тут он не был одинок: громовым хохотом откликалась могучая попса, дружно смеялась компания тинейджеров у входа, похохатывали целующиеся парочки, да и вся набережная веселилась на разные голоса. В том числе и новые Толиковы грантодатели, по достоинству оценившие его прикол.
— Внимание! — скомандовал кто–то привычно невидимый. А может быть, и он сам.
К парапету, где он проторчал без малого час, искательно озираясь по сторонам, подходила женщина в красном. А встречные мужики, в свою очередь, все как один оборачивались ей вслед. Что опять–таки беспричинно прикалывало, равно как и щекотная щетина, кольнувшая ладонь, когда он пригладил бритую голову, косясь в зеркальную дверь. Стиль. Блеск. Вперед!
Вспышка ослепила его в упор, и Толик, проглотив остатки смеха, закашлялся и чуть не захлебнулся собственной липкой слюной. Хлопая ресницами, уставился на приветственно раскрытую ладонь поверх массивного фотоаппарата: и то, и другое, и хвост на затылке, и футболка выше пупа, и драные джинсы, — отражалось, двоясь, в дверях диско–холла.