Письма полковнику
Шрифт:
Дылда сняла очки. Потом надела опять, и правильно с делала. Ее физиономию вообще можно показывать людям только частями.
— Интересно, — еще раз пробормотал Брадай. — Юля!!!
На громовой зов подбежала, отдуваясь, Крокодилица.
Выражение морды лица у нее было такое, что Марисабель зажмурилась. В темноте довольно четко обрисовались лимонно–желтые силуэты Дылды, какого–то толстого дядечки, фонарного столба и — накладкой, светло–сиреневым — дракона на ажурном парапете. А за кадром звучал бархатный голос:
— Петеэску развернуть. Звукооператоров сюда. Нет, девочкам
Голоса Крокодилицы, как правило оглушительного, она не расслышала.
— Мне плевать, что там у вас по сценарию. Мы, кажется, снимаем реалити–шоу. Ваши постановочные сцены — это детский лепет и гарантия провала. А у меня имя. Я Федор Брадай! Так что работаем. И поживее!..
Марисабель открыла глаза и увидела, как Дылда нервно вертит в руках блейзер, мучительно решая, надевать ли его обратно.
Вот блин.
* * *
— Ну что, поднимаешься, дочка? Сама просила.
Она разлепила глаза. Увидела ряды параллельных темно–серых и светло–серых полосок… жалюзи?.. Раннее утро. И она просила сама.
Снилась сплошная эротика. Пружинистые волосатые животы в ряд вместо подушек, бритые головы, по–детски прижимающиеся к груди, стриптиз в исполнении жгучего юноши с банданой на пол–лица, непристойные рисунки на классной доске — кто?! Вытереть немедленно!!! — и чьи–то руки в школьном пиджаке, обнимающие со спины, и море, и снова упругий мужской живот, уже в роли надувного матраса… До собственно процесса так и не дошло. Жаль.
Ерунда какая–то. Эва села в кровати, передернула плечами. Снов подобного содержания стыдиться глупо, а вот мыслей, которые возникают уже после пробуждения, но еще под впечатлением… н–да. Почему не получается сразу, в один момент переключиться на реальность?
— А если передумала, спи дальше. Рано еще.
— Нет–нет. Я встаю. Всё как договаривались.
— Ну, тогда я тебя в прихожей подожду. Только поскорее, опоздаем.
— Хорошо, я быстро.
Темная фигура хозяина коттеджа скрылась за дверью. Эва не без короткого колебания отбросила одеяло; холодно. Впрочем, у моря по утрам холодно всегда. Сейчас еще, наверное, и шести нет: первая смена как раз в шесть заступает на разработки. А курортный Срез мало сказать, что еще спит — он только–только отправился спать, позакрывав казино, диско–холлы и ночные клубы. Самое лучшее время.
Натянула спортивный костюм: футболка, шорты, сверху накинула куртку с капюшоном. Двинулась к двери, но вернулась и сбросила куртку — сколько там той дороги до подъемника. А внизу, на тезеллитовых отвалах, жар не уменьшается никогда. Удушливый и колкий, как подушка с жестким волосом… нервно хихикнула. Интересно, насколько такие вот сны отражают реальное положение дел в подсознании?
Хватит. Есть вещи значительно интереснее.
— Готова? Пошли.
Хозяин говорил сипловатым полушепотом: его жена и двое внуков, отправленных сюда на каникулы, еще спали. Сын и дочка хозяина с семьями жили в Исходнике. Сам же он рассказывал Эве, что провел здесь, на разработках, без малого тридцать лет и никуда не собирается переезжать.
Тридцать — это он, пожалуй, преувеличивает, самое большее двадцать пять, если считать от самого начала. Получается, она вполне могла его встречать… тогда.
Об этом сейчас не надо.
Так или иначе, рабочему и в голову не приходило пытаться ее узнать. И слава богу.
Они вышли из коттеджа. Небо было еще темноватое, над горизонтом висела белая полупрозрачная луна. Со стороны моря потянуло зябкой свежестью, и Эва поежилась, пожалев о куртке.
— Подмерзла? — усмехнулся рабочий. — А зато море — теплынь! Я сегодня уже окунулся. С утра, перед сменой — самое оно. Курортникам не понять…
Моря отсюда видно не было. Только тихий–тихий плеск там, за остатком плоскогорья, куда они взбирались, направляясь к верхней станции канатной дороги. Аккуратные вагончики на четверых уже вовсю скользили туда–сюда: рабочие торопились к началу смены. Небо над Гребневым хребтом посветлело и чуть–чуть пожелтело в преддверии восхода. Спутник Эвы прибавил шагу.
— Опаздываем? — с тревогой спросила она.
— Нормально, — успокоил он. — Успеем. И разработку посмотришь, и шефа как раз на обходе застанешь. Все путем.
С верхней площадки море мелькнуло серебристой полосой посветлее неба, но рассматривать его долго не получилось: подползла кабинка, и Эва неуклюже вскочила в нее вслед за рабочим, едва не потеряв равновесия. Уже со склона впрыгнули еще двое рабочих, совсем молодые парни чуть постарше ее учеников. Может быть, студенты: за лето в Срезе вполне можно заработать, скажем, на компьютер. Пацаны завели разговор на иностранном языке, однако на две трети состоявший из общепонятной лексики. Эва поморщилась. Нет, все–таки лимита.
Выглянула в окно. Кабинка скользила над темным, совершенно непрозрачным куполом тезеллитового поля. Та, что двигалась перед ними, коснулась его днищем и медленно утонула, словно в болоте, в буром тумане. И как он, любопытно, выглядит изнутри, этот фантасмагорический процесс погружения?
Оказалось, никак. Когда до границы поля оставалось метр–полтора, пожилой рабочий привстал и дернул за шнур сбоку от окна. Защелкнулись герметичные ставни, под потолком зажглась тусклая лампочка. Стало тесно и уютно, как в шалаше. Даже юные лимитчики притихли. Стены кабинки стремительно нагревались, а за ними и маленькое пространство на четверых. У Эвы над губой выступили микрокапельки пота. Нет, насчет куртки она все–таки рассчитала правильно.
Насчет утреннего визита на разработки — тоже. Только так есть реальная надежда, что его удастся скрыть. Все они… претенденты — Эва усмехнулась: словечко очень точно попало в цель, — так вот, претенденты, без сомнения, видят сейчас двадцать пятые сны. И, соответственно, упускают ее из виду. Они уверены, что могут себе это позволить. Она удачно перетасовала их вчера, была убедительна, каждый из них доволен собой и развитием отношений. Эва решилась даже на то, чтобы послабить ритм: один из претендентов передвинут на завтра, все–таки бегать весь вечер со свидания на свидание довольно утомительно. А первым пунктом на сегодня, кажется, прогулка на водных крыльях.