Письма полумертвого человека
Шрифт:
А и вся-то причина моей досады: Россия, видите ли, не воспрянула ото сна, не открыла, так сказать, сомкнуты негой взоры, - и Софья Павловна как кошка влюблена в Алексея Степановича. И я срываю свою неосновательную злость на первом встречном.
– А скажите, - спрашиваю, - мосье Скалозуб (и держу его за орленую пуговицу, не отпускаю): как поживают шестьдесят солдатиков, что после бани подхватили все как один острую пневмонию? Впрочем, виноват - к тому дню, как этот сюжет мелькнул в телевизоре, их было уже только пятьдесят девять. Один из них утоп, ему купили гроб, как в детской считалке. А сколько их осталось теперь? И какой именно фортель военно-патриотического
Скалозуб, каменея, обводит рыбьим глазом окружающих. Ему подают успокоительные реплики: дескать, не связывайтесь - обыкновенный франкмасон! само собой, алкаш! более того, хочет проповедовать вольность! Иные крутят пальцем у виска. К счастью для меня, лакей возглашает: кушать подано! Все устремляются в обеденную залу. Стою один, машинально разглядываю пуговицу. Сыщу ли я в этом городе, в случае чего, секунданта?
И с чего, действительно, я так взъелся? Какое мне дело до этих бедных мальчишек? Подумаешь! Еще один мертвец, еще пятьдесят девять инвалидов... Никто и внимания не обратил - ни князь Григорий, ни Евдоким Воркулов, ни даже эти чудесные ребята - Левон и Боринька... А я даже не состою в ПЕН-клубе.
Положим, в цивилизованной стране такая помывка стоила бы эполет кому-нибудь и повыше Скалозуба. Но что такое цивилизация по сравнению с местной православной культурой? Короче говоря, плюнуть и забыть.
Лепить водевильчики, строить каламбуры... Ведь он давно рассеялся весь чад и дым надежд, которые мне душу наполняли.
Ни на что не надеюсь, и на Софью не сержусь - ведь сердцу девы нет закона, пусть будет счастлива со своим Молчалиным, если сумеет. А мне пора в библиотеку, там и проведу остаток дней.
Направляюсь к выходу, но в парадных сенях сталкиваюсь нос к носу с несносным Репетиловым. Размахивая газетой, он кричит мне вместо приветствия: "Вот этаких людей бы сечь-то и приговаривать: писать, писать, писать!" Спрашиваю нехотя: о ком речь? Оказывается, его приятель, Ипполит Маркелыч Удушьев, бывший министр, мало того что создал новую партию (тринадцать тысяч членов, между прочим), но еще и написал программное "Нечто". "Прочти, братец, - неотвязно требует Репетилов, траурным ногтем отчеркивая абзац. Все знает, мы его на черный день пасем". Делать нечего - беру газету (это "Московские новости"):
"И что из того, что я, русский человек Удушьев, не люблю евреев, да и какой русский человек может любить их после того, что они сделали с Россией. Но ведь я не только евреев не люблю, терпеть не могу разных там "голубых", не люблю проституток... А то, что жидам не нравится, как мы их называем, так ведь это мы их так называем на своем родном русском языке. Получается, что они ввели черту оседлости для нас, русских, в нашем же родном русском языке, запретили пользоваться словом жид, и мы согласились с этой чертой"... И все такое.
Куда деваться мне от них! И как тут не промолвить:
... из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.
А вы спрашиваете: отчего сограждане предаются культу пищи. Во-первых, не все и не каждый день едят досыта (и как раз по той простой причине, что у нас удушьевы бывают министрами, а молчалины - те вообще блаженствуют
И у нас, к сожалению, совершенно не в ходу шарады, живые картины и прочие пти-жё.
А в телеящике творится такое... сами знаете.
Философия - тут Вы, конечно, правы - рождается на пиру, из хмельной болтовни сытых. А религия, по-видимому, - из воя голодной стаи. В некоторых молитвах прямо так и говорится: выдавай нам пайку ежедневно.
Кстати, вот и Чацкий оттого так отчетливо мыслит и громогласно излагает, что триста крестьянских семейств ни при каких обстоятельствах не дадут ему помереть с голоду.
А нашему брату следовало бы вести себя скромней.
Хорошо еще, что книги о вкусной и здоровой пище дешевле, чем она сама. Это необыкновенно скрашивает жизнь, особенно - жизнь на пенсии. Вот передо мной как раз такая книга, называется: "За столом с Ниро Вульфом, или Секреты кухни великого сыщика" (авторы - И. Лазерсон, С. Синельников, Т. Соломоник). Какие реалистичные рецепты! И можно ни в чем себе не отказывать: ведь от чтения не толстеешь. Так что сегодняшнее мое меню включает и жареного фазана, и величайшее блюдо из утки - знаменитую утку Мондор. Правда, фаршированные ягнятиной баклажаны тоже должны быть недурны... И тушеные утята, фаршированные крабовым мясом... В любом случае на сладкое, кроме пудинга с грецкими орехами, выбираю миндальное парфэ. Или свежие фиги со сливками?
Полагаю, Грибоедову нашлось бы о чем поболтать с мистером Стаутом.
Только, умоляю Вас, имейте в виду: если фазан только что подстрелен, его необходимо, прежде чем ощипывать, потрошить и так далее, - подвесить в каком-нибудь прохладном месте. А то получится невкусно.
Это уже второй кулинарный секрет в моем обладании. Первый я вычитал когда-то из Библии: ни в коем случае не варить козленка в молоке его матери. А что, идея здравая.
Письмо XXXVII. Д. Ц. - С. Л.
12 марта 2003
Повышенная гибкость
Опять 25. На колу мочало - начинай сначала. Все это уж служило предметом нашей переписки, чего по новой-то талдычить?
Но, с другой стороны, взять, к примеру, "Горе от ума", которое Вы в прошлом письме разнообразно поминали, - когда написано, а все как новенькое, и всякий день нашей здешней жизни - к месту.
Писал я Вам в свое время про поэтов: они, мол, - особенные такие люди, специальные, наделенные какими-то способностями к художественному творчеству, благодаря которым умеют нечто, чего всякий - не сумеет. И что ж - а жизнь мне фигос под нос: когда страна быть прикажет поэтом, у нас поэтом становится любой. Не боги горшки обжигают. Пока вы едете на эскалаторе, вам в уши вольют не меньше пары-тройки продуктов самодеятельного стихотворства, где смело рифмуются разнообразные глаголы повелительного наклонения вроде "поспеши - приходи" или "приходи - купи". И вообще "Памперс знает, что Ваш малыш желает". Почему-то кажется, что вовсе не хитроумные криэйторы - авторы рекламы подгузников тонко стилизовали слоган (с его холуйским "желает" вместо "хочет") под всем знакомые поздравительные вирши типа "здоровья, счастья и любви в день юбилея ты прими". Нет, сдается, попросту какой-нибудь местный начальник над проницательными Памперсами, чтецами в младенческих сердцах, исторг из себя сей поэтический продукт. Так и вижу: сидит этот Иван Иваныч (или Сидор Сидорыч), занес "паркер" над девственной белизной листа, поднатужился... и произвел. А чо! И мы не лыком шиты!