Письма в Трансильванию

Шпионова

Я оторву себе пальцы,

Я оторву себе уши,

Чтобы тебя не касаться,

Чтобы тебя не слушать.

Май передушит столицу

И отсидит за тяжкое.

Дождь по стеклу, не спится,

Молюсь сигаретной затяжке.

С пеплом пою обоям,

За окнами чёрные зрители.

Стою и на стены вою.

Смотрите сюда, смотрите!

Как я оторву себе пальцы,

Как я оторву себе уши,

Чтобы тебя

не касаться,

Чтобы тебя не слушать.

Как я оторву себе уши,

Как я оторву себе ноги,

Как я оторву себе душу

И сердце порву, в итоге.

Похитил

Ты посмотрел, и во мне взорвались

тротилом мысли в углах височных.

Иметь глаза твои в арсенале –

считай, в войне победить заочно.

А я, как пчела, оставляя жало,

прощалась с жизнью в ответном жесте.

Я горделиво собой дрожала,

едва-едва устояв на месте.

Да и какой из меня воитель –

тебя кусаю, себя калеча.

Ты посмотрел – и меня похитил,

и я похищенной буду вечно.

Колдовала

Колдовала, лес укрывала днём

Позолотой капель дождей-бродяг.

Убегала в глушь, но под каждым пнём

Находила снова в траве тебя.

Колдовала, травы сушила всё,

Но тебя ссушить так и не могла.

Нас разлука долгая лишь спасёт –

Уверяла, строя побега план.

Время шло. Поняла – хоть всю жизнь молись,

Хоть колдуй – лишь сердце себе терзать.

Я навечно в каждом клочке земли

Буду видеть только твои глаза.

Ваня

Шум людских голосов и гам. Ваня молча в метро идёт.

Холод осени по ногам сквозь джинсовые ткани бьёт.

Время панцирем из свинца замедляет сердечный

бит. Шапка скрыла бы часть лица, но без шапки идёт,

открыт.

Люстры светятся, как роса в бликах солнца глухой

степи. Вечереет давно в часах, сушит рот от желания

пить.

Плач вагонов сменяет вой. Там, в метро же – одна

печаль. Миллион человек – стеной. Горло жжёт словно

крепкий чай.

Человечий кругом оскал. Ваня глаз закрывает кров.

Нескончаемая тоска роет в сердце глубокий ров.

Воздух кожу дерёт сухой. Кто-то резко его толкнул.

Ваня едет по кольцевой, Ваня судорожно сглотнул.

Ему куртка в вагоне – щит. «Извините», – глаза открыл.

Зелень взора пред ним стоит. Стала плавиться твердь

перил.

«Извинишь меня? Отвечай!» Вот и проигран первый

бой. Там, в метро же – одна печаль. Там, в метро же –

одна любовь.

Улыбнись

Когда море бьётся о скалы,

Когда чайка взлетает ввысь,

Несмотря на жизни удары,

Я прошу тебя, мне улыбнись!

И тогда волною морскою,

Омывая скалистую гладь,

Я останусь только с тобою

На всю жизнь. Или жизней на пять.

Нани

Нани любит сверчков и лилии.

Называет отец – слонёнком.

Два ведра с водой без усилия

Поднимает, неся с колонки.

От дворовых ребят не спрятаться,

Задразнили. Цвет щёк – как пламенный.

Нани стукнет тринадцать в пятницу.

Ей все платья малы, что мамины.

У подруги Белинды – талия.

У подруги Лилит – три парня.

Нани ходит одна, печальная,

Обходя за квартал пекарни.

Как сказали ребята местные:

Нани – жирная скотобаза,

Никогда ей не стать невестою –

Не влюбился никто ни разу.

Слёзы Нани в веснушках месятся.

Словно маки закаты красные.

…Через семьдесят полных месяцев

Нани станет такой прекрасной…

Станет уже в три раза талия,

Поменяется всё, расправится.

Будет Нани вся идеальная,

Превратится она в красавицу.

Чертит солнце лучами линии

И рассветом в дома стучится.

Нани любит сверчков и лилии

И не знает, что с ней случится.

У тебя там нормальная жизнь

У тебя там нормальная жизнь.

Нет в ней наших безумных ссор.

На моих волосах лежит

Теплота твоих рук, до сих пор.

У тебя там нормальная жизнь.

В сердце пламя давно остыло.

Только я не могу ожить

И мертвецки цепляюсь за «было».

Как забыть мне тебя, скажи,

Как мне сердце зашить и душу?

У тебя там нормальная жизнь,

Ну а я… я её не нарушу.

Ты бросал меня к небесам

Всё, что есть, – сотворил ты сам.

Стала волнами моря гладь.

Ты бросал меня к небесам,

А потом забывал поймать.

Я не верила на лету,

Мне мерещился парашют.

Ты меня отравил, как ртуть.

А теперь уходи, прошу.

Я сама себе лес и сад,