Письма в Трансильванию
Шрифт:
У меня вся душа в бетоне.
Ты достанешь моих каменистых рук,
Только если и сам утонешь.
Бабочки
Предсердие свёрнуто в дудочку,
Трубит, наводя во мне панику,
А левый и правый желудочек
Сквозь платье рвутся к избраннику.
Наощупь иду в темноте,
Снегами накрыла плечи.
И бабочки в животе
Поют по-человечьи…
Не-хорошая
Мне
Еле дышащей, в солнце плавая.
Он сказал мне, что я – хорошая.
Видя всех моих чёрных дьяволов.
Раньше всё ударялась, ранилась.
А теперь вся стою, нетронута.
Собрала себя, приосанилась,
Стала светлой казаться комната.
Заветрила сквознячья форточка,
Задышала свежее прежнего.
Задрожала глазная чёрточка,
От такого тебя, прибрежного.
Ни камней в тебе, всё песочное,
Небом, морем везде очерчено.
«Ты хорошая, это точно я
Знаю», – мне повторял застенчиво.
Растворял во мне всё, что прошлое.
Разглядел – чего нет ведь даже.
Ну и что, что я не-хорошая,
Значит, стану такой! сейчас же!
Гермиона Грейнджер
У тебя волшебство обрамляет глаза.
Не зрачки, а волшебные лампочки.
Ты заходишь, и вмиг освещается зал.
И всё это даже без палочки.
Я же – что-то бурчу, заклиная: «Увидь!»
Только штора в ветру колеблется.
Мне, наверное, стоит тебя разлюбить.
Или стать, наконец, волшебницей.
Моя палочка – ветка берёзы в лесу.
Маем светится на рассвете.
Вот, сейчас заклинание произнесу,
И ты точно меня заметишь!
Но проходит день, как и жизнь моя.
Вечер чешется в небе, наглый.
Не сбывается всё, что колдую я.
Мне навечно брести средь маглов.
И я скоро лопну в избытке чувств.
Не случиться союзу любовному.
Гермиона Грейнджер – учу, учу…
Не под стать тебе, чистокровному.
Армагеддон
Вдыхаю глубже поток тревог
И чувствую их отлив.
Во мне начинается существо,
Видя тебя вдали.
Идёшь неспешно, я слышу шаг,
Глаза закрываю и
Во мне начинает гореть душа,
Рядом когда стоишь.
Борюсь с желанием говорить
О нас. И к чему слова.
Горит внутри всё, горит, горит.
Хоть с виду всегда черства.
Твои глаза – и тюрьма, и дом,
В кострах души моей – как бензин.
Во мне начинается Армагеддон,
Видя тебя вблизи.
Мне тепло
Мне тепло оттого, что ты
Рядом, как бы жизнь ни кружила.
Счастье – видеть твоих густых
Тёмно-русых волос затылок.
Просто рядом идти – поёт
Сердце бархатным баритоном.
И к ушам отползает рот
Уголками губы влюблённой.
Деньги, слава – мираж и яд.
Всё, что важно, – всегда простое.
Мне тепло оттого, что я
Могу трогать тебя рукою.
Сердце
Раз-два-три… Снова мимо прошёл.
Ах ты, сердце, сиди потише.
Не устраивай, сердце, шоу.
Он же может тебя услышать.
Этот стук, перестань уже!
Что ты рвёшься куда попало.
Ну, прости, что не тот сюжет.
О котором ты мне стучало.
Ой, куда ты, куда же ты!
Мне же больно, уймись, останься!
Мы просты для него, просты!
Осторожнее! Не поранься!
Где ты, сердце моё, ответь!
По кускам, по частям повсюду.
Я тебя не пускала ведь…
Всё наивная твоя удаль.
Собираю тебя, ношусь.
Снова цели – дожить до марта.
Ну, не плачь, я тебя прошу.
Заживи. Застучи хоть как-то.
Мягкий заяц
Приглушённые звуки воя –
В кухню двери намного шире.
В доме сыро и пахнет кровью.
Гриша плачет, ему четыре.
По обоям и по паркетам
Папа снова «ругает» маму.
А снаружи – тепло и лето.
Солонеет от слёз пижама.
Пропитав её – на пол капать
Начинают, как ливень, звучно.
Мягкий заяц – подарок папы –
Пережат мальчуковой ручкой.
Грише десять, будильник в школу.
Бутерброд с ветчиной и сыром.
Подоконник сцарапал голубь.
В доме… так же темно и сыро.
Мама чай наливает в кружки,
Папа матом кричит в халате.
Мягкий заяц – его игрушка
Безголовая – под кроватью.
Мама в зеркале мажет чем-то
Синяки. И глаза всё красит.
Скоро снова начнётся лето.
Гриша учится в пятом классе.
Папа маму «ругает» ночью
По обоям и по паркетам.
Мягкий заяц изрезан в клочья,
А снаружи – тепло и лето.
Приглушённые звуки воя.
Грише стукнуло восемнадцать.