Письма живых

2 февраля 1942. Кирилл.

Лист исписанной бумаги в руках подпоручика Никифорова дрожал. Дувший в открытый иллюминатор ласковый морской бриз пытался вырвать письмо из рук. Кирилл Никифоров плакал и не стеснялся слез. Лист бумаги в руке. Четкий знакомый почерк. Строчки двоятся перед глазами. По щекам стекают соленые капли. Лицо офицера выражает смесь изумления и радости.

— Кирилл, ты что? — Арсений Ворожейкин подсаживается к соратнику. —

— Нет, спасибо. Все хорошо. Честно, все хорошо.

— У тебя слезы. Плохие вести?

— Наоборот, — Кирилл счастливо улыбается и смахивает слезы. Глаза щиплет, в носу щекотно. — Дядя пишет. Он мою сестру нашел!

— У тебя же брат.

— Сводный. И две родные сестры. Младшую считали погибшей, а вот дядя Ваня нашел. Живая, целая. Сейчас дядя с документами решает. Скоро поедет забирать ее домой.

— Где нашли? Почему плачешь? Радоваться же надо.

— В Германии. В приюте. Сейчас дядя через суд готовит репатриацию.

— Ну, вы Никифоровы даете! Как хоть девочку в Германию занесло?

— Долгая история, — несмотря на праздничный настрой, рассказывать Ворожейкину лишнее Кирилл не собирался.

Он вообще не любил распространяться о своей биографии и родных. Особенно друзьям старался не говорить лишнего. Цените за то, какой я есть, а не за тех, кто мне брат и сват. Если же честно, именно друзья и самые близкие могут сделать очень больно, задев не ту струну, сами того не желая наступив на оголенный нерв.

— Кирилл, не мое дело, извини, если лезу не туда. Почему сестрой занимается дядя, а не твои родители?

— Так получилось, — сухо и коротко.

Подпоручик аккуратно сложил письмо в конверт, убрал в планшет и поднялся. У двери каюты хлопнул по карману кителя. Сигареты, зажигалка на месте.

«Выборг» на рейде Тринидада. По календарю вроде зима, но в этих широтах не чувствуется. Погода как летом в южной Малороссии. Тепло, солнечно. Над волнами с криками носятся чайки, выхватывают из воды мелкую рыбку и всякую гадость из сбросов фановых магистралей кораблей и судов. Между авианосцем и берегом идет нефтяная баржа. За ней шлейфом тянется амбре мазута.

Кирилл присаживается на кнехт, закуривает и лезет в планшет за письмом. Арсений человек хороший, но есть вещи, которые на публику не выносят. Личное, свое, сокровенное.

Письмо от дяди Вани короткое. Все по делу. Юлию нашел. Ни с кем не посоветовавшись, сразу подал в суд на удочерение. Впрочем, так и надо. Будь Кирилл на его месте, все сделал бы так же, только формулировки другие.

Дядя, впрочем, здесь рядом. Письмо пришло с Сент-Китса. Вроде один из последних островов, отбитых за компанию прошлого года. Сейчас на фронте затишье. По косвенным намекам, командование пока больше ничего не планирует. Морская пехота на отдыхе в Британской Гвиане, десантно-штурмовые флотилии раскиданы по бухтам и заливам за пределами зоны действия вражеской тактической авиации.

Дядя рядом, да писать проще, чем встретиться. Что удивило, Иван Дмитриевич сумел выбить себе отпуск «на обустройство личных дел». Жаль, если и проедет через Тринидад,

Погасив сигарету в ящике с песком, подпоручик задумался. На театре военных действий затишье. «Выборг» уже дважды отряжали в дальнее прикрытие конвоев. Если бы Кирилл Никифоров мог переместиться бесплотным духом в виллу с колоннами на окраине Порт-оф-Спейна, занятую штабом Северного флота, он бы мог услышать крайне интересный разговор.

Вице-адмирал Владимир Потапьев, уперев кулаки в карту на столе нетерпящим возражений тоном, короткими рубленными фразами обрисовывал ситуацию. Перед командующим флотом выстроились его собственные командиры эскадр и дивизий. Адмиралу внимали командир недавно образованной 26-й армии генерал-полковник Семчевский и командующий 6-й воздушной армией генерал-лейтенант Крутень. Тот самый прославленный ас герой Второй Отечественной.

— Господа, стратегическая пауза. Зарываемся в землю, готовим противодесантную оборону, ощетиниваемся зенитками. Все. Вам Евграф Николаевич, — взгляд на командующего воздушной армией. — Рассредоточение, запасные аэродромы, посты оповещения и плотная жесткая оборона. Чтоб на каждый бомбардировщик янки взлетали два ваших перехватчика. Ясно?

— Мои люди работают, — с достоинством ответил генерал-лейтенант.

Далеко не старый, летавший и дравшийся на этажерках из полотна и проволоки Крутень сам инспектировал передовые аэродромы, знал многих своих офицеров и унтеров. Почему-то всегда под его рукой собирались самые бесшабашные летчики, при этом аварийность и потери наоборот одни из самых низких.

— Теперь вы, Владимир Дмитриевич, — командующий сделал два шага и приобнял за плечи командира авианосной дивизии эскадры. — Делай что хочешь. Вон, Вадим Степанович поможет. Мне нужно чтоб на каждый твой эскадренный авианосец приходилось по два полнокровных авиаотряда.

— Пока не получится при всем желании, — вице-адмирал Макаров заступился за подчиненного. — При всей перетряске береговых полков и, если не будет таких потерь, соберем три авиаотряда на два авианосца. С машинами легче, их потоком клепают. Людей подбирать и готовить сложнее. Не забываем, на Тихий океан тоже люди требуются, не одним нам.

— Добро. Ты, Вадим Степанович, умеешь и любишь кровь пить. Тебе подниматься линкорами севернее Гваделупы запретить не могу. Только попрошу, не подставляйся под удар. Янки не сегодня, так завтра попытаются взять реванш. Кстати, у противника на подходе два новых линкора. Будет полноценная дивизия.

— Умеешь подсластить, — грубо отозвался Макаров. Адмирал знал, что эти линкоры придется топить ему и его людям.

— Все незанятые передовым охранением и противолодочной обороной архипелага дивизионы эсминцев забираю в конвойную службу.

Разговор продолжался еще долго. Простому летчику с георгиевского авианосца присутствовать на таких совещаниях не по погонам. Но все сказанное касалось его лично, а также тысяч и десятков тысяч летчиков, моряков, бронеходчиков, пехотинцев, саперов и артиллеристов.