Письменная культура и общество

Шартье Роже

Еще один факт может в конечном счете произвести переворот в мире цифровых технологий. Он связан с возможностью сделать передачу электронных текстов независимой от компьютера (ПК, ноутбука или e-book) благодаря созданию электронных «чернил» и «бумаги». Способ, разработанный исследователями из Массачусетского технологического института, позволяет превратить любой объект (в том числе и книгу, привычную нам, с ее листами и страницами) в носитель электронной книги или целой библиотеки — при условии, что он снабжен микропроцессором и подключен к Интернету, а также что на его страницы можно наносить электронные «чернила», позволяющие выводить на одну и ту же поверхность разные тексты [336] . Таким образом, электронный текст впервые оказался бы свободным от ограничений, налагаемых привычным для нас экраном, а значит, была бы уничтожена та связь, что сложилась (к немалой выгоде для некоторых) между торговлей электронными устройствами и онлайновым книгоизданием.

336

Le Loarer P. Les substituts du livre: Livres et encres electroniques // Les Savoirs deroutes. P. 111-128.

Но даже если не переноситься в это весьма еще туманное будущее и воспринимать электронную книгу в ее современных формах и с современными носителями,

перед нами все равно встанет один нерешенный вопрос: способна ли эта новая книга найти — или создать — своих читателей. С одной стороны, многовековая история чтения весьма убедительно свидетельствует, что перемены в навыках и практиках часто совершаются гораздо медленнее, чем технические революции, и всегда в отрыве от них. Новые способы чтения не были непосредственно связаны с изобретением книгопечатания. Точно так же понятийный аппарат, которым мы пользуемся для описания мира текстов, сохранится и впредь, несмотря на новые формы книги. Напомним, что после появления кодекса и исчезновения свитка «книга» — понимаемая просто как часть дискурса — по объему содержавшегося в ней текстового материала нередко соответствовала одному прежнему свитку.

С другой стороны, электронная революция, затронувшая, на первый взгляд, всех без исключения, может не изгладить, а лишь усугубить неравенство. Велика опасность возникновения новой «неграмотности», означающей уже не неумение читать и писать, а невозможность получить доступ к новым формам распространения письменных текстов — которые стоят недешево, отнюдь не дешево. Электронная переписка автора со своими читателями, которые превращаются в соавторов книги, не имеющей конца, перетекающей в их комментарии и дополнения, позволяет установить такую связь, какая прежде, при ограничениях, присущих печатному изданию, была сильно затруднена. Перспектива более непосредственных, более диалогичных отношений между произведением и чтением весьма соблазнительна, однако не следует забывать, что потенциальные читатели (и соавторы) электронных книг пока в меньшинстве. Вездесущая революция почти не коснулась реальных читательских практик, которые в массе своей по-прежнему связаны с печатными объектами и лишь очень частично — с возможностями цифровых технологий. Не нужно заблуждаться на сей счет, принимая виртуальную перспективу за реальность.

Особенность — быть может, тревожная — наших дней состоит в том, что различные революции письменной культуры, которые в прошлом были разнесены во времени, сейчас происходят одновременно. В самом деле: появление электронного текста — это революция и в технике производства и воспроизводства текстов, и в сфере носителей письменности, и в области читательских практик. Можно выделить три ее характерные черты, которые трансформируют наши связи с письменной культурой. Во-первых, электронная репрезентация текста радикально изменяет понятие контекста, а значит, и сам процесс создания смысла. Физическое соседство различных текстов, переписанных или напечатанных в одной книге или в одном периодическом издании, уступает место подвижному включению этих текстов в логические конструкции, организующие базы данных и оцифрованные книжные коллекции. Во-вторых, она заставляет по-новому взглянуть на материальность произведений, поскольку уничтожает непосредственную, видимую связь между текстом и объектом, в котором он содержится, и передает читателю (а не автору или издателю) право компоновать и разбивать на части текстовые единицы, которые он желает прочесть, и даже выбирать их внешний вид. Это означает настоящий переворот в системе восприятия текстов и обращения с ними. Наконец, в-третьих, современный читатель, читающий с экрана, в некотором роде находится в позиции читателя античного, но с одним весьма существенным отличием: он читает свиток, развертывающийся, как правило, вертикально и снабженный всеми ориентирами, присущими книге-кодексу начиная с первых столетий христианской эры, — пагинацией, указателями, содержанием и т.д. Это совмещение обеих логик, определявших навыки обращения с предыдущими носителями письменности (свитком, volumen, и кодексом, codex), фактически обусловливает новое, совершенно необычное отношение к тексту.

Благодаря всем этим переменам электронный текст может сделать реальностью все давние, но неосуществимые прежде мечты о тотальном, универсальном знании. Подобно Александрийской библиотеке, он обещает сделать общедоступными все когда-либо написанные тексты, все когда-либо напечатанные книги [337] . Подобно практике «общих мест» в эпоху Возрождения [338] , он требует сотрудничества читателя, который, отправляясь в нерукотворную библиотеку электронной письменности, может отныне писать в самой книге. Подобно основной идее Просвещения, он очерчивает идеальное публичное пространство, где, в полном соответствии с мыслью Канта, может и должно свободно, без всяких исключений и ограничений, осуществляться публичное применение разума — «такое, которое осуществляется кем-то как ученым перед всей читающей публикой», то, что дает право каждому гражданину, «в качестве ученого публично, то есть в своих сочинениях, делать замечания относительно недостатков в существующем устройстве» [339] .

337

Canfora L. La Biblioteca scomparsa. Palermo: Sellerio editore, 1986; Jacob Chr. Lire pour ecrire: navigations alexandrines // Le Pouvoir des bibliotheques: La memoire des livres en Occident / Ed. par M. Baratin et Chr. Jacob. Paris: Albin Michel, 1996. P. 47-83.

338

О технике «общих мест» в эпоху Ренессанса см.: Goyet F. Le “sublime” du lieu commun: L’invention rhetorique a la Renaissance. Paris: Champion 1996; Blair A. The Theater of Nature: Jean Bodin and Renaissance Science. Princeton: Princeton University Press, 1997; Moss A. Printed Commonplace-Books and the Structuring of Renaissance Thought. Oxford: Clarendon Press, 1996.

339

Kant I. Beantwortung der Frage: Was ist Aufklarung? / Reponse a la question: Qu’est-ce que les Lumieres? // Qu’est-ce que les Lumieres? / Ed. par J. Mondot. Saint-Etienne: Garnier, 1991. P. 71-86 [рус. пер.: Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1966. Т. 6. С. 25-35; пер. Ц.Г. Арзаканьяна].

Для эпохи электронного текста — как и для эпохи печатной книги, только в еще большей степени — характерно столкновение противоречащих друг другу представлений о будущем: это может быть и рост числа обособленных, разрозненных сообществ, скрепленных специфическими навыками в обращении с новыми технологиями, и контроль крупнейших медийных компаний над созданием цифровых баз данных и производством или циркуляцией информации — и рождение всеобщей публики, когда каждый имеет возможностью участвовать в обмене дискурсами и критиковать их [340] . Свободный

и прямой удаленный доступ, который обеспечивают компьютерные сети, может нести с собой и ту и другую возможность. Он может привести к утрате каких бы то ни было общих референций, к изоляции, к резкому обострению сепаратизма во всех его видах. А может, наоборот, обеспечить гегемонию единой для всех культурной модели, уничтожив, ко всеобщему ущербу, всякое разнообразие. Но кроме того, он может стать основой для новой модальности накопления и передачи знаний: это будет уже не только регистрация, сохранение сложившихся отраслей науки, но и коллективное построение знания через обмен сведениями, экспертизами и мудрыми мыслями, наподобие переписки или периодики в былой Республике словесности [341] . Новая, энциклопедическая навигация требует, чтобы каждый поднялся на борт ее кораблей, — и тем самым претворяет в реальность то стремление к универсальному охвату, каким всегда сопровождались попытки включить все множество вещей и слов в порядок дискурсов.

340

Все эти возможности рассматриваются в кн.: Lanham R.A. The Electronic World: Democracy, Technology and the Arts. Chicago: University of Chicago Press, 1993; Tapscott D. The Digital Economy. New York: McGraw-Hill, 1996; Como cambiaran nuestras vidas los nuevos medios de comunicacion / Ed. J.L. Cebrian. Madrid: Ed. Taurus, 1998.

341

Goldgar A. Impolite Learning: Conduct and Community in the Republic of Letters, 1680-1750. New Haven; London: Yale University Press, 1995.

Но для этого электронная книга должна отмежеваться от современных практик, когда в Интернет нередко выкладываются сырые тексты, задуманные вне всякой связи с новой формой их передачи и не подвергшиеся никакой издательской правке. Следовательно, ратуя за новые технологии, помогающие обнародовать результаты научных исследований, мы должны постоянно помнить о расслабляющей легкости электронной коммуникации и стремиться облекать как научные дискурсы, так и общение между конкретными людьми в более строгие и более контролируемые формы. В качестве примера можно сослаться на споры и конфликты, разгоревшиеся вокруг эпистолярных приличий (или неприличия), языковых условностей и соотношения между публичным и частным в свете использования электронной почты [342] .

342

Об электронной почте см.: Bru J. Messages ephemeres // Ecritures ordinaires / Sous la direction de D. Faure. Paris: POL, 1993. P. 315-334; Moran Ch., Hawisher G.E. The Rhetorics and Languages of Electronic Mail / Page to Screen. P. 80-101; Melancon B. Sevigne@Internet: Remarques sur le courrier electronique et la lettre. Montreal: Fides, 1996.

3. Библиотеки в цифровую эпоху

Появление нового носителя письменных текстов не означает ни конца книги, ни смерти читателя. Быть может, даже наоборот. Однако оно требует перераспределения ролей в системе письма, влечет за собой соперничество (или взаимодополняемость) различных носителей дискурсов и создает новые связи — как физические, так и интеллектуальные и эстетические, — с миром текстов. Сумеет ли электронный текст в различных своих формах создать то, что оказалось не под силу ни алфавиту, несмотря на тот демократизм, каким наделял его Вико [343] , ни книгопечатанию, несмотря на ту универсальность, какую признавал за ним Кондорсе [344] : публичное пространство, к которому благодаря обмену текстами был бы причастен каждый человек? И какая роль в этих глубочайших трансформациях письменной культуры отводится библиотекам? Используя возможности новых технологий, наш рождающийся век, возможно, преодолеет противоречие, издавна и неотвязно сопутствовавшее восприятию книги в западной культуре. Тщетное желание собрать воедино, без изъятия, без единой лакуны, все когда-либо написанные тексты, все достигнутые знания, долгое время воплощалось в мечте об универсальной библиотеке. Но эта тяга к универсальности неизменно терпела крах, ибо любые, даже самые богатые книжные собрания могли дать лишь частичное, ущербное представление об исчерпывающей полноте.

343

Vico G. La Scienza Nuova / Introd, e note di P. Rossi. Milano: Rizzoli, 1994.

344

Condorcet. Esquisse d’un tableau historique des progres de l’esprit humain / Introd., chronologie et bibliographie par A. Pons. Paris: Flammarion (GF), 1988 [рус. пер.: Кондорсе М.-Ж.-А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М.: Соцэкгиз, 1936].

Это противоречие вписывается в весьма длительную историю восприятия письменных текстов. Во-первых, отношение к ним может основываться на боязни утраты или лакуны. Именно этой боязнью обусловлены все жесты, имеющие целью сохранить письменное наследие человечества: поиски древних текстов, копирование наиболее ценных книг, публикация рукописей, строительство больших библиотек, составление «библиотек» нерукотворных — энциклопедий, подборок текстов, каталогов [345] . Утрата всегда возможна, поэтому тексты нужно собирать, фиксировать и сохранять. Но эта (недостижимая) цель имеет оборотную сторону: избыток. Растущее количество рукописной, а затем и печатной продукции очень рано стало воспринимался как страшная опасность. Умножение числа книг было чревато хаосом, а их обилие могло создавать препятствия для познания. Чтобы справиться с этой проблемой, нужны были инструменты, позволяющие отбирать и классифицировать тексты, создавать их иерархии. Эту задачу решали многие: сами авторы, оценивающие своих собратьев по перу и своих предшественников; властные структуры, запрещающие либо поощряющие те или иные книги; издатели, их публикующие (или отказывающиеся публиковать); различные учреждения, одобряющие одни книги и отвергающих другие, и библиотеки, хранящие их либо оставляющие без внимания.

345

См. статью «Нерукотворные библиотеки» в настоящей книге.

Библиотека завтрашнего — или уже сегодняшнего — дня может сыграть решающую роль в преодолении этой обеспокоенности, вызванной угрозой потерь и избытка одновременно. Конечно, на первый взгляд электронная революция означала конец библиотеки как таковой. Благодаря удаленному доступу к электронным текстам становится мыслимым, если не возможным, неограниченное использование всего письменного наследия; при этом сама библиотека перестает быть единственным местом хранения и выдачи этого наследия. Любой читатель, подключенный к Интернету, где бы он ни находился, смог бы получать любой текст из этой библиотеки, не имеющей не только стен, но даже пространственных координат, библиотеки, которая в идеале должна содержать (в оцифрованной форме) все книги, когда-либо созданные человечеством.