Письмо французской королевы
Шрифт:
Алёна вошла в холл и несколько мгновений стояла, размышляя, не снять ли очки: в небольшом зальчике было довольно темно.
– Вам угодно номер, мадам? Или вы кого-то ищете? – раздался мужской голос.
Писательница обернулась, пытаясь разглядеть лицо человека, стоящего напротив высокого, узкого, довольно плотно занавешенного окна. По голосу можно было понять, что он довольно молод.
– Я хотела бы поговорить с кем-то из хозяев, – не очень решительно начала Алёна, – кое-что у них спросить…
– Я племянник мадам Аршамбо, владелицы отеля, меня зовут Эсмэ. Я помогаю тете и, может быть, смогу ответить на ваш вопрос, – проговорил
Алёна в сомнении смотрела на него. Сомнение было вызвано прежде всего тем, что она не видела, с кем разговаривала. И еще имя такое странное, старинное… Вроде был такой бургундский граф Эсмэ, прославившийся… А бог его знает, чем он там прославился, тот граф, главное, что он был и звали его Эсмэ. Имя как раз для Нуайера с его лавуаром!
А впрочем, есть же режиссер Эсмэ Ламмерс. То есть имя и современное, просто очень редкое.
Снять, что ли, очки? Да нет, молодой человек еще испугается, сочтет ее беглой преступницей и ничего не скажет.
– Я ищу… – с запинкой заговорила Алёна, не зная, как половчей представить ситуацию, – я ищу одну даму. Мы сегодня виделись на ярмарке в Троншуа и… и я купила одну вещь, а потом произошло недоразумение, и мы… и та дама уехала, а вещь случайно осталась у нее. Вот я и хотела бы спросить у нее…
– Недоразумение? – хмыкнул невидимый Эсмэ с гораздо менее утонченной интонацией. – Ничего себе недоразумение: с чужой вещью отбыть восвояси! А как зовут даму?
– К сожалению, не знаю, – пожала плечами Алёна. – Предполагаю только, что она остановилась в вашем отеле, причем не одна, а со своим спутником. Он высокий, бритоголовый, веснушчатый и, знаете, такой как бы рыхловатый. Одет был сегодня в красную майку, а женщина в черное платье, и она вся такая смуглая, худенькая и… тоже без волос. Есть у вас постояльцы с такими приметами?
– А этот… – Молодой человек подумал и поправился: – Эта особа не была ли еще и в огромных темных очках вроде ваших?
– Ну да! – обрадовалась Алёна. – Вы ее знаете?
– Да как вам сказать… – Голос Эсмэ как-то странно вздрогнул, и Алёна вдруг поняла, что собеседник с трудом сдерживает смех. – Конечно, я видел тут, в отеле, эту пару. Они снимали у нас номер, но выписались еще утром и отбыли в неизвестном направлении. Значит, вы говорите, посетили Троншуа… Ну, где они теперь, никто не знает, так что ничем вам не могу помочь, извините. А впрочем, стойте! – воскликнул молодой человек, хотя Алёна и так стояла неподвижно, разочарованная. – Они же собирались быть вечером в Тоннере, как я мог забыть?.. Ведь на этих днях около дворца Крюссолей проходит слет трансвеститов.
Алёна так изумилась, что в растерянности потянула с носа очки.
– А при чем тут трансвеститы? – спросила она растерянно, глядя на невысокого черноглазого парня с длинными темно-каштановыми, собранными в хвост волосами, которого теперь видела куда лучше, чем через темные очки.
– Ну вы же наверняка слышали про Шарля-Женевьев-Луи-Огюста-Андре-Тимоте Д’Эона де Бомона? – спросил весело Эсмэ. – Он родился во дворце Крюссолей, а потом запросто бывал во дворцах королей. Никому так и не удалось выяснить, мужчиной он был или женщиной. Ну и эта братия, которая сама в своем поле путается, выбрала его своим святым покровителем. Наверное, он в гробу, бедняга, переворачивается!
– А может, и нет, – усмехнулась Алёна. – Но все же я не пойму, с чего вы взяли, что эта парочка – трансвеститы?
– Вы их только один раз видели? – улыбнулся
Алёна схватилась за стойку и спросила севшим голосом:
– Извините, нельзя ли мне воды?
20-е годы ХХ века, Россия
Из дневников и писем графа Эдуара Талле
Если бы я только мог понять, почему получил этот подарок, может быть, я увидел бы хоть какой-то смысл в том, что происходило с нами потом. Но я искренне не подозреваю ни о чем до сих пор. Не вижу причин ни для слишком щедрого дара, ни для последующих гонений. Но однажды у ворот дома, в котором мы жили с Шарлотт в Мукдене, появился человек в красной одежде. Судя по золотому поясу – курьер для особых поручений, прибывший прямиком из Пекина.
Я был изумлен. Если бы курьера направил ко мне наш посол граф Готье, то явился бы один из служащих посольства. Граф никогда и ничего, ни при каких обстоятельствах, не доверял местным курьерам, даже самых пустяков. Да и обо всяком посланнике мне первоначально сообщалось по телеграфу, установленному в посольстве в Пекине и в консульских помещениях в Мукдене и Шанхае. Приходилось думать, что курьер в красном прибыл ко мне в обход всех церемоний от какого-то пекинского чиновника.
Разумеется, его появление меня насторожило. Однако я не мог его не принять. Я тогда не знал еще китайского языка, да и позже не освоил его достаточно свободно (смею сказать, что иностранцу это вообще не под силу, мы в лучшем случае научаемся понимать лишь общий смысл фраз), поэтому позвал своего переводчика. Тот был родом китаец и понимал все оттенки сказанного, однако, вот беда, не мог их донести до нас, а также путался в тонкостях при передаче наших слов. В общем, общение в Китае было весьма сложным делом. Тем более в ситуации, которая носила какой-то двусмысленный оттенок. А именно двусмысленность при появлении странного курьера я сразу почувствовал. И по той важности, с какой держался посыльный, и по тому неистовому смущению, в которое вдруг впал мой переводчик. Он словно бы не верил своим ушам, слушая то, что говорил посланец!
В конце концов переговоры окончились, посыльный отвесил низкий поклон (я к таким уже привык, а первое время мне все казалось, будто я играю в каком-то спектакле, но не знаю роли) и удалился. Тут толмач с нижайшим же поклоном передал мне нечто, обернутое лоскутом красно-золотого шелка, и пояснил, что это подарок императрицы Цыси.
– Кому?
– Господину консулу.
– То есть мне?!
– Да, ваша милость.
– От императрицы?!
– Да, ваша милость.
– Но почему? За что?