Письмо французской королевы
Шрифт:
– Да вот подумалось… А не знает ли кто, когда именно убили нашего страдальца?
– А кто может сие знать? В котором часу ты его ждал?
– Да к ужину. Сговорились, мол, отзвонят вечерню, ну, он и пойдет. Там-то, в посольском доме, все колокола слыхать.
– Ну вот и смотри. Вышел он к тебе, а тут на него и… Хм! Загадочно!
– Вот и я говорю, Алексей Алексеевич… Какой тать по белому свету бивать станет? А заметит кто? К тому же приходят белые ночи, теперь долго-долго солнце в небесах стоит. Смеркается ближе к полночи. И если бы убили несчастного Ульяна в такую пору, то кто-нибудь да заметил труп. Сторожа квартальные
– Ну, значит, он к тебе не собирался. Мало ли что помешало! А ближе к полуночи, уже затемно, пошел невесть по каким своим делам – ну и наткнулся.
– Опять неладно получается, Алексей Алексеевич! Нашли его на самом рассвете. А если убили затемно, сколько там времени прошло? Не более четырех часов. За это время окончательно одеревенеть он не мог. Значит, убили его раньше. Убили и… обчистили карманы, забрав не только деньги, а то, ради чего и прикончили: черновики посольских писем.
– Эка ты хватил, Петрушка!
– А чего ж хватил? Ну вы сами посудите, Алексей Алексеевич: на что вору бумажки? Ему монеты нужны полновесные, вещи какие-то. А бумажки вор бросил бы рядом с трупом. А коли нет…
– К чему это ты клонишь, Петр Федорович? А?
– Ох, ваше превосходительство, сдается мне, убили Жюля не там, где нашли.
– Хочешь сказать, мертвым под стенку посольского сада принесли? Но откуда им знать, кто он, откуда? Зачем туда-сюда мертвеца таскать да рисковать, что увидят?
– То-то и оно! То-то и оно! Сдается мне, убили его недалеко… в самом посольском саду.
– Полагаешь, вор забрался туда, чтобы господина Сегюра обчистить, а на него наткнулся Жюль?
– Все может быть. А только вспомните еще раз про черновики исчезнувшие…
– Да скажи прямо, Петрушка, куда клонишь. А то ходишь вокруг да около, не пойму, что к чему.
– Я думаю, Жюля кто-то подстерег. Кто-то сведущий. Его, видимо, подозревали, что знается с нами. Схватили, стали бить… наверняка он сознался. Затем зарезали. Но мертвого надо куда-то девать, надо смерть на кого-то свалить. Перекинули через стену или через калитку вытащили, да и бросили под стеной. Ну кому в голову взбредет подозревать, что французы француза же кончили? Конечно, на наших подумают.
– Вот слушай, что тебе скажу, Петрушка. Ты молод, горяч. Разве впервой ловят кого-то на слухачестве? Это в военное время вражеского лазутчика немедля в петлю суют. А сейчас… ну, скажем, дошли бы до нас новые сплетни, кои господин Сегюр про матушку-императрицу распространяет. Ну, сказали бы мы промеж собой: ах ты сукин сын! Или ее величество на куртаге ему сделала бы афронт. Велика ль беда?! Небось урона для казны в том нет, войну сие не вызовет. За что ж человека убивать? Ну что там могло быть, в тех черновиках?!
– Никто, кроме Жюля, не знал. Никто, кроме него, не знал истинной причины погибели. И убийцу никто в лицо не видел. Но должны же были остаться какие-то следы. Дождей не было, значит, что-то осталось. И я найду. Дозволите, ваше превосходительство, пошарить в посольском саду?
– Да ты, Петрушка, спятил? Ась? Спятил или нет?! Мыслимо ли дело… да тебе что в сем за прок, что за забота твоя, не пойму?!
– Как так, что за забота?! Да ведь Жюль ко мне шел! Значит, это я его под нож ненароком подвел. Я! И если я не разузнаю, как и что там произошло, совесть меня загрызет!
– Совесть, ишь… Не совесть
– Схватят?.. Ну уж нет, батюшка Алексей Алексеевич! Нельзя, чтоб схватили! Знаете, как говорят: не тот вор, кто воровал, а тот, кто попался. Ну и я постараюсь не попадаться!
Наши дни
«Он? Или не он?»
Алёна прошла мимо отеля и остановилась, доставая из сумки телефон. Приложила трубку к уху и изобразила оживленную мимическую игру. Обернулась, скользнула взглядом по подъезду…
Вроде бы он. Тот самый швейцар, который вчера отправил ее в даль светлую. А зачем?
Именно ради того, чтобы спросить – ну вот зачем ее вчера послали совершенно не в том направлении, сознательно, – Алёна нынче утром, проводив Марину, снова пошла не по Осману, а по бульвару Мальзерб. Разумеется, она не собиралась вот так прямо пристать к швейцару с ножом к горлу и начать его пытать. Задача была как бы невзначай осведомиться о дороге на бульвар Осман, и если швейцар снова покажет направо, значит, он кретин в высшей степени и окрестностей не знает, ну а если налево, значит, вчера просто что-то перепутал.
И лишь дойдя до отеля «Bon chance», Алёна сообразила, что тест по проверке русского швейцара на степень кретинизма вряд ли получится. Они ведь сутками работают, наверное, заступают на смену часов в восемь, ну и меняются во столько же. А сейчас уже без четверти десять. Хотя всякое может быть, вдруг швейцар все же задержался.
Осанистый мужчина в красной форменной куртке стоял у подъезда отеля. Он или не он? Вроде такой же темноволосый, не шибко молодой, но довольно симпатичный и представительный, как положено представителю отеля в три звезды… между прочим, три звезды во Франции – это очень недурно, хотя бы потому, что французы не признают пять звезд, скромно полагая, что гостиничный сервис в их стране до такого уровня не дотягивает просто по определению. Ну так вчерашний это швейцар или нет? Память на лица у Алёны была преотврательнейшая. А вдруг не он? И на ни в чем не повинного человека наша шалая героиня вдруг обрушится с вопросом, зачем он ей указал неверную дорогу! Глупо. Надо начать с подходцев. Например, с такого:
– Excusez moi, мсье, parlez-vous russe? [66]
– Excusez moi, madame, mais non [67] , – последовал ответ.
– Ах, какая жалость, – продолжала Алёна с самым приветливым выражением. – А мне сказали, что в этом отеле говорят по-русски, что здесь можно найти переводчика…
– Мадам, вы так прекрасно говорите по-французски, что вам никакой переводчик не нужен, – польстил швейцар, удостоившись приветливой улыбки «мадам», французский которой и в самом деле был недурен. – Что касается русского швейцара, то да, был у нас такой, его звали Алексис, он работал у нас… еще совсем недавно. До вчерашнего дня.
66
Извините, мсье, вы говорите по-русски? (франц.)
67
Извините, мадам, но нет (франц.).