Письмо, которого не было
Шрифт:
Правда, Маше так не казалось. Она продолжала кричать и сопливиться. Что бабульки считали очень хорошим признаком. Они заставляли ее сморкаться в полотенце, хвалили за это и повторяли процедуры. Тем не менее долго ее мучить не стали – завернули в простыню и вынесли в предбанник. Там она и сидела – обиженная и надутая. Минут пятнадцать сидела – до следующего захода на лечение.
Так продолжалось несколько раз – из прохладного предбанника в маленькую помывочную, оттуда – в тесную жаркую парную. Трава – мед – вылетай! В минуты отдыха Машутку заставляли пить чай, есть мед, лежать и вытираться полотенцем. «Только бы помогло! – без конца повторяла
А потом, после бани, они спали. Повалились на все лежачие места в бабавалином доме – и уснули.
И ведь помогло банное средство малышке, помогло – точно! Потому что проснулась она бодрой, кашель ее стал влажным.
– На поправку! – с гордостью констатировала баба Валя.
Баба Феня даже прослезилась.
Когда же девочки вернулись в свой дом, умный Кузя, который так и не покинул поста у крыльца, бросился им навстречу.
– Голодный! Малыш наш голодный! – закричала Маша во все горло.
Тоня ей чуть подзатыльник не отвесила.
– Ну-ка домой быстро! – воскликнула она, подтолкнула Машу к двери.
– Кузя кушать хочет! – пробубнила Маша. – Вон, полено притащил. Грыз, бедненький.
– Да не разговаривай же ты! – Тоня наконец справилась с навесным замком, открыла дверь: – Заходи. Накормим сейчас Кузю. Всех накормим. Да бери ж ты свое полено, вот носится с ним как с писаной торбой, – в печку его кидай, топить надо срочно! У нас так холодно. Это тебе не баня…
– Не пойду больше в такую баню, – заявила Маша, входя в кухню и бросая в дверцу печки березовое поленце. – Наша лучше.
– Сравнила тоже… Мы так жарко просто не топили – лечить некого было. А так натопим – будь здоров! Раздевайся.
Тоня бросилась к телефону – не пришло ли от мамы сообщение, нет ли пропущенного звонка? Она не стала брать мобильник с собой – все равно он ловил сеть только в районе буфета. Но на нем, к счастью, ничего не было. Тоня вздохнула и захлопотала по хозяйству. Хорошо, что мама не знает, как она Машку простудила. И что вылечила – тоже…
А Ваську, стало быть, родители не пустили к ним. Или сам он решил не связываться. Ну конечно – услышал историю про тюрьму, да и дал деру! Но зачем же он тогда так… так прощался трогательно? Да ни зачем! Так все мальчишки поступают – и когда во взрослых мужчин вырастают, тем более. Но зачем? Зачем надо было говорить что-то хорошее, зачем целоваться, украшения эти из ягод для чего?..
Да, украшения. За эту безумную неделю Тоня и забыла про них – некогда было добраться до коробочки. Эх, а когда она их туда укладывала, то собиралась каждый день на свой «секретик» любоваться, вытаскивать ягоды из коробочки, вспоминать…
Улучив момент, когда Машутка задремала, утомившись, Тоня подтянула стул под божницу, взобралась на него, вытащила коробочку. Ягоды как ягоды, даже не сморщились. Да, калина долго хранится, держат в себе ее горькие ягоды запас жизни.
Ерунда это все! Ягодки-поцелуйчики, друзья-невесты! Тоня бросила ветку обратно в коробочку, засунула ее подальше. Все. Нельзя ей расстраиваться. В жизни все обман и ненадолго. А уж дружба с мальчишками – тем более. Поэтому-то ее знакомые девчонки в Москве то про одного рассказывают своего кавалера, то про другого: потому что меняются они быстро, не умеют быть постоянными.
«Васька не кавалер! – подумала Тоня. Но тут же расстроилась: –
Одним словом, когда Тоня смогла наконец отправиться в школу – а случилось это уже после осенних каникул, в середине ноября, она решила не обращать на Ваську особого внимания. «Привет – привет» – и все.
Но Васи Константинова в школе не было. И Тоня не стала уточнять у ребят, почему.
Проходили дни за днями, падал снег, и она добиралась в Беклемищево уже дольше, чем раньше – приходилось натаптывать тропинку. Снег иногда таял, из-за этого раскисали дороги. Но к концу месяца снега навалило много, и Тоня вытащила из сарая лыжи, что крепились на валенки.
Валенки – это было полбеды. В валенках все ходили. Но вот с верхней одеждой проблема. Кроме легкой куртки у Тони ничего зимнего не было. Так что пришлось доставать из шкафа бабушкино пальто тридцатилетней давности – красивое, голубое, с песцом. Но – чрезвычайно немодное! Оно было Тоне почти в самый раз. Однако в комплекте с валенками и серым пуховым платком, который хорошо спасал от холода, пальто делало ее похожей на вертлявую старушку. «Да, буду как старушка! Пусть все смеются, сколько влезет! – решила Тоня, тогда, в первый раз после длительного перерыва отправляясь в школу и надевая это пальто. Мороз ведь был. – Главное – тепло. А красота… Некого мне там красотой и модой удивлять. Да, некого».
Ну, она и не удивила. Васьки ведь не было. Остальные ребята к ее пальтецу никак не отнеслись. Светка в раздевалке попыталась пошутить про то, куда ее бабушка такое пальто носит. Но Тоня не удостоила ее ответом.
Может быть, с Константиновым что-то случилось? Лежит болеет? Простудился тогда вместе с Машенькой? А она, Тоня, к нему так несправедлива?
И Тоня решила хотя бы пройти мимо его дома – может, удастся что-нибудь услышать, а то и увидеть.
Так она и сделала – возвращаясь из школы, дала по селу крюк. Вот он, Васькин дом, внизу, у самой реки. Тоня замедлила шаг. Странно. Ворота закрыты – хотя обычно раскрыты нараспашку и кто-то то и дело снует туда-сюда. И въезд в ворота, и даже тропинку к калитке снегом занесло – никаких следов. Свет в окнах не горит. Как будто и не живет в доме никто.
– Так их нету, – охотно ответила Тоне соседка, что как раз проходила мимо. Тоня узнала в ней пациентку из-под капельницы, Степановну. – Уж давно никого нету. Уехали они. Я видала: в машину погрузилися все – и уехали. И вон те четыре цыганских дома тоже. Еще до снега. И не знаю – когда они теперь возвернутся. Явятся или нет – непонятно.
Уехали. Васька укатил, значит, не попрощавшись. А вернется, нет – кто ж знает? Трудно их понять, этих цыган. Или дело не в цыганах, а просто в мальчишках? Что ему, Ваське, какая-то девочка Тоня? Поцеловался с ней – и будет теперь всем хвалиться…
Но дело было не в поцелуях. Вернее, он и был-то всего один, этот поцелуй. По самому Ваське она скучала – так скучала, что плакать хотелось. Она и плакала. Катила на лыжах по полю, плакала, и ветер сушил-морозил слезы, от этого драло щеки, болел нос.
Может, конечно, у Васи не было времени попрощаться. Но поверить в это было трудно. Очень трудно. Перелетная он птица – сегодня тут, а завтра вместе со всеми своими родственниками снова на юге, где арбузы дешевые… Там у него новая подружка будет, и не одна. Так что ж переживать-то?